Галина погрустнела лицом:
— У нас папа один… Мы единокровные сестры… Она меня старше на два месяца… Да вы проходите.
Вслед за Галиной Денис прошел в небольшую комнату с высоким окном, по всей видимости, служившую хозяйке и гостиной и спальней, опустился на старенький, но чистый диван. Стараясь переварить сказанное Галиной, недоуменно произнес:
— Не понимаю…
— Весьма нетривиальная история, — грустно усмехнулась Галина, присаживаясь рядом и рассматривая того, к кому, как она знала, Зоя была неравнодушна. Денис, обычно не очень стеснительный, все же почувствовал неловкость от столь пристального внимания. Галина, видя его смущение, пояснила своим красивым грудным голосом: — Наш папа всю жизнь любил двух женщин. Зоину маму, Нину Львовну, и мою маму… Так уж случилось, писатель, тонкая душевная организация. — Она коротко усмехнулась, видимо, что-то вспомнив. — И они его любили. Женщины были мудрые, а потому усмирили гордыню и предпочли мирное сосуществование…
— То есть каждая знала о существовании соперницы? — удивился Денис.
— Они даже дружили, — подтвердила Галина. — Мы с Зоей выросли вместе… и жили в соседних домах..
— Зоя мне не рассказывала эту часть семейной истории…
При упоминании Зоиного имени Галина потускнела, худенькие плечи поникли. Денису бросились в глаза нездоровый цвет ее кожи и синяки под глазами.
— Вы себя нехорошо чувствуете?
— Да нет, все нормально, — смахивая слезинку, Галина отвернулась, чтобы он не видел ее слабости. — Почти не сплю с тех пор…
Денис понял, что «с тех пор» — это с момента смерти Зои. Он погладил девушку по плечу и почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Галина, не глядя на него, порывисто обхватила его за шею, спрятала лицо на груди и заплакала тихо, будто обиженный ребенок.
— Ну-ну-ну, — тихо приговаривал Денис, поглаживая ее по вздрагивающей спине и плечам, а она все сильнее и сильнее прижималась к нему в надежде спрятаться от несправедливого жестокого мира и хоть на несколько минут почувствовать себя защищенной.
Комплименты главного администратора становились все откровеннее, а намеки все прозрачнее. Когда же его рука, не задержавшись на запястье, поползла вверх к локтю, Марина осторожно высвободилась. Напоследок обворожительно улыбнулась, пообещав обязательно встретиться вечером, и пошла к выходу, спиной чувствуя маслянистый взгляд.
От гостиницы до станции метро она дошла минут за десять. Все это время голоса в крохотном наушничке были ясными и отчетливыми. Звук передавался тоненькой иголочкой с шариком на конце, воткнутой Мариной в воротник куртки Дениса. Радиус действия миниатюрного передатчика в городских условиях колебался от пяти до шести километров: вполне достаточно, чтобы быть в курсе происходящего и не маячить при этом за спиной журналиста.
Услышав адрес, который Денис назвал Куприянову, Марина по карте выяснила, что это совсем недалеко, и спустилась в метро на станции «Арсенальная», самой глубокой в Европе, как объяснил ловелас-администратор, снабдивший ее картой города и еще кучей сведений, которые ей едва ли потребуются. Под землей наушник молчал, но как только девушка вышла на Крещатике, вновь заработал, но теперь собеседницей Дениса была женщина, судя по голосу, молодая.
В Киеве, да и вообще на Украине, Марина была впервые. Вслушиваясь в звучащие из наушника голоса, она с любопытством разглядывала дома по обе стороны обсаженного каштанами Крещатика и прохожих, сравнивая их с такими же прохожими в Америке. Мужчины были, как и везде, в деловых костюмах или джинсах и свободных рубашках, отличаясь разве что поголовной неулыбчивостью и слишком напряженным выражением лица. А вот женщины, на вкус Марины, слишком усердствовали с макияжем и питали непонятную страсть к обуви на высоких каблуках, не предназначенной для городских прогулок.
Большая площадь, на которой оказалась Марина, напомнила ей одну из итальянских площадей вспучившимся откуда-то снизу стеклянным куполом, высокими колоннами со стоящими на них не то крылатыми воинами, не то какими-то другими святыми. На огромном экране, видном со всех сторон площади, мелькали кадры рекламы, а на парапетах и многочисленных скамейках целовались, читали газеты или кормили голубей люди разных возрастов и национальностей. Отовсюду слышался разноязыкий говор.
Неподалеку от старинного здания с колоннами расположились длинные ряды столов с сувенирными мелочами, флажками и кепками с национальной символикой. Тут же продавались книги. Марина перелистала несколько томиков, но они были на украинском языке, которого она не знала. В глаза ей бросилась красочная обложка, на которой был изображен казак в широченных малиновых шароварах, белоснежной рубашке и со свирепым выражением усатого лица. Казак в прыжке распластался в воздушном шпагате, носками острых сапожек нанося одновременный удар двум нападавшим ниндзя. Третий ниндзя, уже пораженный, лежал неподалеку, не подозревая, что приземлиться казак должен был именно на него. «Боевой гопак» — гласило название. Книжка была на русском. Марина взяла ее и принялась листать со все возрастающим интересом. Как следовало из текста, украинский гопак — не столько танец, сколько боевое искусство, сродни карате или у-шу, но гораздо эффективнее, потому что хорошо подготовленный запорожец легко способен справиться с парой-тройкой самураев, владеющих карате. Марина хотела было заполнить досадный пробел в собственном образовании и выяснить, в каких именно войнах запорожским казакам приходилось выяснять отношения с самураями, но, подняв голову, встретила азартный взгляд продавца в национальной одежде, только и ждущего ее возражений, и решила не связываться. Она, не торгуясь, заплатила требуемую сумму сразу поскучневшему продавцу и пошла дальше.
Женский голос в наушничке рассказывал Денису свою нехитрую историю.