Арабская чума

Но я не остановился. Я толкал все быстрее и быстрее, не особо торопясь. Ее глаза широко открылись, и ее тело начало дрожать, а затем с криком, восходящим к темной древности, утробам первобытных женщин, она достигла апогея, и ее крик повис в ночи, звук, который она никогда не издавала...

Я соскользнул с нее, и она лежала с открытыми глазами, глядя на меня со страхом, который был глубже обычного страха, выражение, которое я никогда не видел в глазах женщины. Наконец, потеряв дар речи, она встала, надела платье и посмотрела на меня, пока я лежал на кровати. Помимо страха в ее взгляде, я увидел ненависть и недоверчивый хмурый взгляд. Она долго смотрела на меня, потом повернулась и ушла, по-прежнему ничего не говоря.

Я лежал там после того, как она ушла, и думал об этом. Гнев, когда должна была быть благодарность. Страх, когда должно было быть удовольствие. Мне было любопытно, что это значит, и я чувствовал, что это было бы неприятно узнать.

Глава 7

Под предлогом того, что он хотел, чтобы я ознакомился со всеми этапами операции, Хассук сыграл в бдительное ожидание.Утром мне снова показали подземелья, на этот раз в сопровождении Томаса. Пока он бесшумно шел впереди меня босиком, я смотрел на эту широкую спину и любовался волнообразными мускулами. Внизу отвечал дородный евнух, и работа с Джуди доставляла ему дьявольское удовольствие. Я знал, что пытки заменяли секс для многих евнухов, но когда Томас применил предписанные пытки к Джуди, его глаза не отрывались от меня. Он искал любой знак, который выдал бы мои чувства, который отразил бы больную, холодную печаль во мне.

У Джуди, которая большую часть времени была в сознании достаточно, чтобы увидеть меня, в глазах было стойкое горе, как будто физическая боль не могла коснуться ее. Но физическая боль действительно поразила ее, и ее жалкие крики кружились в моей голове, как жалящие стрелы вины.

Я почувствовал облегчение, когда поздно утром появился Хассук и повел меня наверх, чтобы показать партию рабов, предназначенных для общего рынка. Это были два сильных мужчины и три сильные девушки. Их связали по рукам и ногам и заткнув рты кляпами, погрузили в небольшой грузовик, чтобы отвезти в пустыню, где караван верблюдов заберет их и отвезет к некоему шейху Абдулле Эль Кефе. Хассук долго рассказывал о том, как правильно выбирать качества раба для такого человека, как Эль Кефа, который требовал от них работы, а не удовольствия. Либо он был убежден, что я действительно хочу познакомиться с его делом, либо он был крупным актером. Я не был уверен, поэтому слушал как любознательный студент. Хассука позвали к телефону, и, уходя, он сказал, что увидит меня после сиесты, которая началась через несколько минут.

Я увидел Томаса, стоящего у моего локтя, и великан решительно проводил меня в мои комнаты. Никто не говорил мне, что я не могу идти, куда хочу, но я все еще чувствовал, что меня тонко ограничивают. Я разделся и лег на кровать после полуденного зноя, бьющего по дому.

Я недолго закрыл глаза, когда Карана вошла в комнату. На ней были белые бриджи и белая рубашка. Ее глаза прилипли ко мне, горящие той особой жестокостью, которую я теперь распознал как чистую похоть, которая до прошлой ночи никогда не была удовлетворена.

«Я понимаю, что вы не были разочарованы», - сказал я небрежно.

Она не ответила, но расстегнула блузку, вылезла из штанов и подошла ко мне. Один вид ее похоти заставил мою кровь закипеть, и давления ее груди на мою грудь было более чем достаточно. Я бросил ее на толстый ковер. Она лежала там, дрожа, тоскуя по ласке, но глаза ее были полны ненависти.

«Нет», - пробормотала она. "Нет", как ее тело умоляло меня. Я влюбился в нее - обнаженная плоть, обнаженное желание, необузданная сила, жар, который послал по моему телу ударную волну, которую я не мог сдержать. Я дико брал Карану, наблюдая, как ее красивое лицо становится напряженным и испуганным, пока, наконец, этот изначальный крик не прозвучал снова, этот протяженный, задыхающийся крик поражения и экстаза.

Ее тело дрожало, она приподнялась на локте и посмотрела на меня с недоверием и ненавистью. «Ты сделал это снова», - сказала она. "Опять."

Она надела одежду, повернулась ко мне, и я увидел в ее глазах страшную печаль, не считая холодного гнева. Затем она вышла из комнаты. Я подошел к двери, натягивая штаны, и увидел, как она шла в личные покои Хассука. Я нахмурился. Я совершенно не понимал эту женщину, но решил последовать за ней.

Я вышел в главный коридор, увидел часового, мимо которого она миновала, и скользнул к ряду арочных окон. Они были в стене квартиры Хассука. Под окнами был широкий выступ из розового мрамора. Стоя на четвереньках с опущенной головой, я медленно полз по уступу, радуясь, что сейчас сиеста и никого не будет во дворе или в садах. Я полз, пока не услышал голос Караны, затем лег на выступ под окном.

«Убери его отсюда», - услышал я ее голос. "Избавься от него."

"Почему ты ему не доверяешь?" - спросил Хассук. «Вы не объяснили мне причин, и он определенно прошел испытания, которые мы ему поставили. Я думаю, он может быть для нас очень ценным. Он безжалостный, беспринципный, такой человек, который нам нужен. И могу я вам напомнить, что письмо все еще где то спрятано?

«Рискни с письмом», - сказала она. «Может, он просто блефует».

Голос ее был напряженным, а тон - горьким. Я нахмурился. Я ее совсем не понимал.

«Ты почему-то расстроен, моя дорогая, - сказал Хассук. Я мог представить, как его взгляд метался взад и вперед. «Отведите его в карцер и покажите, что происходит с людьми, которые пытаются обмануть Хассука. А пока я подумаю, но я ни к чему не тороплюсь ».