Если для графини Белавиной оно было, быть может, достаточным, то не могло совершенно удовлетворить человека, сердце которого около четырех лет билось для нее одной, обливаясь кровью.
Он молча поклонился в знак согласия.
Все совершилось по ее желанию.
Поезд отходит в час дня. За последним завтраком, к которому были приглашены, кроме Караулова, г-н и г-жа Ботт с дочерью, разговор как-то не клеился.
Это всегда бывает при отъезде, как бы ни желали этого избежать.
Графиня Конкордия была как-то неестественно, насильственно весела, болтала без умолку, но часто вдруг обрывала свою речь и умолкала, точно чувствуя, что ей не удастся обмануть ни себя, ни других.
Наконец, поехали на вокзал и вскоре вся компания очутилась в купе первого класса.
Поезд был курьерский, и потому до станции, где доктору Караулову надо было выходить, доехали очень быстро.
Произошла довольно тяжелая сцена.
Маленькая Кора, успевшая не на шутку привязаться к дяде доктору, расплакалась и раскричалась.
Она протягивала к нему свои маленькие ручки и слезы бежали из ее прелестных глазок — глазок матери.
Федор Дмитриевич был положительно недоволен этой сценой.
Графиня села к окну, чтобы еще раз перекинуться несколькими словами с оставляющим их спасителем ее дочери, а Караулов, простившись с графиней и с Боттами, уже стоял на платформе и что-то такое заставлял себя говорить, но что именно — он никогда не мог после вспомнить.
Остановка продолжалась десять минут.
Раздался третий звонок.
Графиня Конкордия порывисто протянула из окна вагона свою руку Федору Дмитриевичу и крепко пожала протянутую ей его руку.
Их взгляды встретились, встретились роковым образом второй раз в жизни, но теперь с ее стороны это не было случайностью.
Настоящий ее взгляд был более чем красноречив.
Они поняли друг друга, поняли ту жертву, которую они приносили разделяющей их пропасти.
Могли ли они лгать на этом немом языке глаз честных людей, языке, который не знает лжи.