Вот так я оказалась в этом номере отеля, который безуспешно старается быть уютным. Растянулась на кровати со скрещенными за головой руками и устремленным в потолок взглядом. Филиппо уже наверняка вернулся и нашел мою записку. Одна лишь мысль об этом причиняет мне боль. Но я не имею права жаловаться, поскольку ему сейчас гораздо больнее. Я недостойна всей той любви, которую он подарил мне.
Пусть он возненавидит меня, если ему так будет легче.
Я прошу тебя об этом, Фил, в тишине. Я действительно не хотела бы, чтобы ты пролил ради меня хоть одну слезу. Я недостойна твоих слез. Виноватая и счастливая, такой я чувствую себя теперь, потому что предпочла послушать сердце, а не разум, потому что не смогла устоять, потому что наконец-то решила быть честной с самой собой.
В этой комнате не хватает света. Это крепость с маленькими окнами и настолько низким потолком, что оставляет тебя без воздуха. Видимо, у меня приступ паники. А в моем минимальном багаже нет успокаивающих капель. Я одна и должна полагаться только на себя. Очень хочу позвонить кому-нибудь – Гайе, моей маме. Но, выйдя из дома, я сразу же выключила телефон, чтобы не рисковать увидеть имя Филиппо на экране. И он наверняка уже пытался мне дозвониться сотню раз.
Чувствую холод, хотя ночь снаружи еще теплая. У меня озноб, к счастью, в последний момент я засунула в чемодан мою старую, распущенную по швам толстовку «Адидас», которую надеваю обычно по утрам, когда иду за журналом в лавку на углу или сижу по вечерам на балконе. (То, чего я больше не буду делать, по крайней мере в той квартире.)
Открываю мини-холодильник и вытаскиваю бутылочку «Гран Марнье». Свинчиваю пробку и отпиваю несколько глотков. Моментальное тепло щиплет в горле. Да, пить одной нехорошо, но немного алкоголя – это то, что мне сейчас нужно, чтобы не умереть от одиночества и тоски.
С бутылкой в руке выглядываю в открытое окно и слушаю звук уличного движения в раскаленном воздухе. Снаружи все кипит жизнью, и понимание этого утешает меня. Я хочу уснуть у этого окна, избежав кошмаров, которые снятся в кроватях отелей, и дождаться здесь наступления утра. Завтра, когда я включу телефон, мне потребуется много сил, чтобы объяснить, рассказать, понять… чтобы сказать правду, чтобы попрощаться и пойти по новой дороге, которая ведет к сердцу. Но я не боюсь. Смотрю на небо, недостижимое – закрытое дымчатым занавесом городского освещения. Мысли возвращаются на два часа назад, когда Леонардо был внутри меня и я прижималась к нему.
Филиппо ожидает меня в «Античном баре» на Острове[75]: это я попросила встретиться там. Сегодня утром, проснувшись, если можно так сказать, я включила телефон и нашла десяток пропущенных звонков от него. Тогда я отправила ему эсэмэску, попросила встретиться в баре на Острове Тиберина (психологически я не смогла бы вернуться в нашу прежнюю квартиру). Может быть, дрейфующий остров (пусть и не окруженный морем) немного упростит это болезненное объяснение.
Сегодня воскресенье, и через несколько дней Феррагосто[76]. Римляне в эту пору покидают город, поэтому вокруг мало народу, и почти все – туристы. Я чувствую себя одной из них: начала путешествие к некой цели, но пока не нашла подходящий путь, чтобы достичь ее.
Я уже переживаю то, что должна буду сказать и что Филиппо от меня ожидает. Мне вспоминается фильм, который мы видели вместе, «Любовь моя, помоги мне» с Альберто Сорди и Моникой Витти. Та сцена на пляже в Сабаудии, когда она признается ему, что любит другого и не может ничего сделать, чтобы противостоять этому чувству. Я желаю себе, чтобы для меня эта встреча закончилась лучше, чем для Витти, хотя у Филиппо есть прекрасный повод, чтобы мне наподдать.
А вот и он, я вижу его издалека – сидит за столиком в ожидании. Он напряжен, в солнечных очках и нервно подрагивает ногой. Когда он видит меня, то прислоняется к спинке стула и глубоко вздыхает. Словно говорит: «Вот он я перед тобой. Давай, вонзай лезвие сюда, прямо в сердце».
Мы говорим уже полчаса и пока живы, без царапин и слез. Я заказала кофе, он стакан воды. На наших лицах читается, что ни один из нас не спал ни минуты, отравленный тревогами и болью.
Филиппо вовсе не ненавидит меня, как я надеялась (или не показывает этого). Его страдание пока не перешло в злость. Думаю, для этого понадобится время. Он пришел сюда без надежды вернуть меня, заставить изменить решение: он хорошо меня знает и понимает, что я не истеричка. Если я сделала нечто подобное, то потому, что так решила и не вернусь назад.
Я пытаюсь уверить себя, что человек, сосредоточенный на том, чтобы сложить вчетверо салфетку, не может быть разозленным. Пока еще не знаю, является ли это просто наблюдением или доказательством того, что мы не созданы друг для друга. Сейчас я уже сомневаюсь в том, что за парой мы были. Действительно, Леонардо удалось набросить тень на мою историю с Филиппо. Пожалуй, между нами никогда не было всепоглощающей страсти, а просто единение душ, обусловленное взаимным вниманием. И, конечно, очень приятное единение, но оно оставило после себя что-то горькое и неправильное.
– Я хотя бы могу узнать, кто он? – спрашивает он меня внезапно.
Я хотела бы уберечь его от этого унижения, но потом подумала, что намного унизительней знать правду наполовину. И Филиппо достоин всей правды, какой бы болезненной она ни была.
– Это Леонардо.
Я не могу разгадать его выражение лица за темными очками, но вижу, как зубы впиваются в губу, а руки сжимают бумажную салфетку, которую он складывает уже четверть часа.
– Прямо у меня под носом, – комментирует хриплым голосом, отбрасывая салфетку резким жестом.
– Фил, не говори так.
ebooksa