– Нет, умерла три года назад. В том же году, когда я развелся, это был трудный год для меня.
– Ох, бедняжка.
Я положила руку ему на спину, когда он наклонился, чтобы открыть воду в ванной.
– Я переехал сюда, сказал себе: я больше не влюблюсь. Только то, что ты говоришь – трахаться. Веселиться. Никакой опасности.
– Вижу, мы избрали разные пути, чтобы залечить разбитое сердце. Мой – не трахаться ни с кем. Твой – трахать все, что видишь.
Какое-то время он смотрел на набирающуюся воду, от которой поднимался пар, потом повернулся ко мне и пожал плечами.
– В моем случае никто не страдает, – заключила я.
– Ты страдаешь. Ты одинока.
– Меня это не заботит.
– Руби, – он взялся за мою майку и стал поднимать ее, оголяя живот и руки. – Не говори так. Я не разрешаю.
– Не разрешаешь? – я раскрыла глаза от удивления.
– Не в моем доме. В моем доме ты добра к самой себе.
Мокрая майка прошла по моему лицу и остановилась на батарее в углу. Я обхватила грудь руками и задрожала.
Из-за раската грома зазвенела полка в ванной.
Я сбросила юбку и стояла, мокрая и голая, готовая помочь Яношу с его невероятно неудобными джинсами. В конце концов ему пришлось сесть на край ванной, пока я стягивала их с липких ног и ступней. Как только мы их сняли, Янош плотно соединил ноги, зажав меня между согнутыми коленями, наклоняя меня вперед, пока ему не стало удобно нагнуться и поцеловать меня.
– Это было в первый раз, – сказал он мягко, потянувшись, чтобы закрыть воду. – Не в последний раз. Перестань.
Он довольно грациозно скользнул в воду, продолжая держать меня за руку, так что я плюхнулась с большим количеством брызг, наделав луж на черепичном полу.
Я откинулась назад, устроившись между его бедрами, опустила голову ему на плечо, смотря вверх на узорный светильник и сплетение старых труб на стене, я ощущала блаженное тепло, чувствовала себя удовлетворенной и желанной. Это был момент, который хотелось уловить и сохранить.
Потом очередная вспышка за крошечным окошком под самым потолком, хлопок, и свет погас.
– Вот черт!