Они обменялись самодовольными улыбками, чувствуя, как спадает неловкость, и заказали еду.
– Чем же тебе Китти не угодила? – едко спросила Кэт, сделав постное лицо.
– Она красотка! – вздохнул Линк. – Только я к ней не проникся. Понимаешь?
– Не вполне. Она-то явно тобой прониклась. Да и ты проник в нее, так проник.
– Кэт, я парень честный, врать и раздавать пустые обещания не люблю. Я мог бы пообещать Китти море наслаждения, но не больше. Тем более, ей хорошо с тем худосочным хлыщом, ну, с вашей съемочной площадки.
– А что ты предлагаешь или обещаешь мне? Честное море наслаждения? Трах-бам-бам и спасибо вам?
– Могу это, но если хочешь большего…
– Да, я хочу большего. Не пугайся! Я не о пышной свадьбе и не об ораве детишек с твоей внешностью и моими мозгами. Ничего подобного!
– Чего же ты хочешь?
– Как поет Арета Франклин, «У-ВА-ЖЕ-НИ-Е, пойми, что это значит для меня»[13].
– Милая, я тебя уважаю.
– Очень сомневаюсь, милый, хотя, может, ко мне у тебя на пару крупиц уважения больше, чем к женщинам в целом. Это потому, что я подавила твой джаггернаут обольстителя.
– Мой что?
– «Пришел-увидел-завалил» – вот твой девиз в отношениях с женщинами, да, милый? Для тебя главное – трусы с нее снять. Пойми наконец, мы не живые игрушки для секса. Мы люди.
– Тш-ш-ш! – Гоняя по тарелке куриный салат, Линкольн больше всего напоминал надутого девятилетку, у которого отняли любимых солдатиков. – Откуда в тебе столько жестокости, Кэт? Ты же не знаешь меня и не представляешь, как обидно мне слышать такое.
– Правда бывает горькой, красавчик. Но не отчаивайся. Тебя ждет сюрприз. Надеюсь, он поможет твоему луковому горю.
Линкольн встрепенулся и поднес вилку к белоснежным зубам.
– Сюрприз? Какой сюрприз?
– Ох, боюсь его испортить! Скажем так: главное в нем – нагота.
– Правда? – Линкольн снова сжимал в руке любимых солдатиков. Он улыбнулся и мигом расправился с салатом. – Как насчет десерта? Или уже счет попросим?