Спальня, в которой ты, он и я

Я ничего не слышала, кроме оглушающей музыки, которая становилась все громче, но я могла бы поклясться: в комнате что-то происходило, вокруг меня что-то двигалось. За спиной что-то шевелилось, однако стоило мне обернуться, как тут же все затихало. Я застыла на какое-то время, пытаясь понять, что происходит, потом подошла к глухой стене напротив кровати и обратила внимание на почти незаметное изменение ее поверхности, хотя, в чем оно заключалось, сразу не увидела. И только когда на стенах по всему периметру комнаты обнаружились маленькие отверстия, я поняла, что случилось: по меньшей мере два десятка смотровых глазков, потайных окошечек, замаскированных на деревянной обшивке, открылись, и за каждым был живой глаз, внимательно наблюдавший за тем, что творится в комнате.

– Снимайте одежду, Эль.

– Не думаете же вы, что я…

– Они вас уже ждут, – сухо прервал он меня.

В меня впились два десятка глаз, став подтверждением этих слов. Я вспомнила: «Ты ему отдашься под бесстыдными взглядами» – таким было предписание на сегодняшний вечер. Так вот что доставляет ему радость? Неужели он может кончить на расстоянии, дистанционно, так сказать? Даже не прикоснувшись к той, которую вожделеет?

Может статься, между Дэвидом и Луи заключено соглашение: то, что принадлежит одному, другой не имеет права трогать. Дэвид всегда был главным действующим лицом, пусть неловким и несовершенным, а Луи – ему вечно доставалась роль зрителя. Безобидный наблюдатель, мучимый потаенным желанием и эфемерной страстью. Сублимированное сексуальное влечение раздирало его плоть, пожирало ее изнутри. Не стала ли Аврора жертвой их сговора? А я? Возможно ли, что Дэвид знал о том, какую страшную игру затеял старший брат с его невестой, избрав в качестве орудия пытки случайные встречи и свидания по принуждению?

Правдивая история: когда наступала весна, мама сушила наше нижнее белье на улице, натянув веревку под навесом перед домом. Мне исполнилось лет пятнадцать-шестнадцать к тому времени, и мои формы уже приобрели вполне зрелые очертания. На веревке бесстыдно болтались на ветру мои панталоны и лифчики, но иногда они почему-то бесследно исчезали. Поначалу мы всю вину валили на «ветер-шалунишку» (как пел в свое время Брассенс), который похищал белье, принадлежавшее юной расцветающей девушке, и не трогал вещи зрелой женщины. Когда в очередной раз разборчивый порыв ветра прихватил мои трусики с кружавчиками, мы решили выследить воришку, наблюдая из окна в гостиной за веревкой с развешанными на ней ценными предметами женского туалета. Месяц прошел, прежде чем я разгадала загадку таинственных краж: я обнаружила, что наш сосед слева, одинокий старикан, разменявший уже шестой десяток, через окошечко своей ванной совершает кражу, подцепив на крючок длинной удочки легкую добычу, которая просто срывалась с прищепки для белья. Он быстро-быстро вертел катушку спиннинга и втаскивал ее к себе. Я даже подсмотрела, как старый развратник подносил мои трусики к носу и вдыхал аромат свежевыстиранного белья, довольный сам собой. В тот день мне было так стыдно, я чувствовала себя испачканной, поруганной, словно этот распутник прилип своим мерзким носом к моей киске, тогда еще девственной. Эта гнусная сцена возникала у меня перед глазами всякий раз, когда в последующие месяцы я предавалась ласкам сама с собой, будоража воображение. Достигнув желаемого эффекта, я прикладывала к влажной вагине свои трусики, чтобы промокнуть их, как будто для того, чтобы потом предложить его вниманию то, что он уже никогда не понюхает. Такая молодая и уже такая испорченная, даже трудно представить…

(Рукописные заметки от 10/06/2009, написано моей рукой.)

Между тем в интерьере комнаты произошло следующее удивительное изменение: под каждым потайным глазком образовалось еще одно отверстие, отбросив небольшой трап, не столько длинный, сколько широкий, как раз чтобы можно было просунуть руку, и оттуда потянулось сразу несколько рук: они охотились за мной.

– Вы видите, как они жаждут вас! Нет на свете ни одного мужчины, который бы не хотел обладать вами.

Похоже, Луи запустил музыкальный фрагмент сначала, навязчивая мелодия путала мои мысли. Он хотел выбить из меня сомнения, сломить сознание, подчинить тело с помощью любого средства, способного ослабить сопротивление, сделать меня покорной, безвольной, чтобы потом снять кожуру, как со спелого фрукта, и пробудить во мне желание.

– Вы прекрасны. Покажите нам это.

Я смотрела на протянутые ко мне пальцы со смешанным чувством страха и безумного возбуждения. Бродя из одного конца комнаты в другой, я была почти готова позволить им дотронуться до меня. Луи решил сыграть на этом и вкрадчиво, но настойчиво дал команду, вмиг рассеяв остатки моих сомнений:

– Докажите это самой себе!

Как марионетка, которую кто-то дергает за нужные ниточки, механическими неосознанными движениями я стала медленно снимать с себя одежду. Каждый жест мне давался с трудом. Продолжая внутренне противиться, но понимая, что борьба уже проиграна, я снимала одну за другой очередную деталь туалета, и она падала на пол, присоединяясь к другим. Наконец, я сняла трусики, и на мне, как единственное прикрытие наготы, осталось лишь ожерелье с изумрудами и бриллиантами. Обволакивающий голос Луи, становясь все громче, повелевал:

– Наденьте маску.

Эта сцена отчасти повторяла мою первую капитуляцию, два дня назад, здесь же, только двумя этажами выше, когда он заставил меня обнажиться перед зеркалами.

– Не бойтесь… Они вас не запятнают, не сделают больно. Они снимут покров… подействуют как откровение.

В конце концов я рискнула приблизиться к этим чужим, торчащим из стены рукам, которые стали трогать меня. Каждый раз, когда я чувствовала их пальцы на своей коже, я ощущала, что эта часть моего тела начинает жить собственной жизнью, независимо от меня, приобретая объем и структуру, ранее ей не свойственную. Я никогда раньше не подозревала, что у меня такие упругие ягодицы, такой круглый животик, такая плавная линия бедер. Незнакомая ладонь гладила мои груди, и я с удивлением обнаружила, что они стали тяжелые, необыкновенно красивые.

– Если бы вы видели, как они вас вожделеют!