Спальня, в которой ты есть

22
18
20
22
24
26
28
30

Но выражение ребяческого триумфа на моем лице не убедило и не успокоило Луи. Он резко встал, мимоходом задев и чуть не опрокинув стол, и прохрипел в ответ:

– Я запрещаю тебе!

– Запрещаешь? – заупрямилась я, залившись краской.

– Ты меня прекрасно поняла. Это даже не обсуждается, ты не должна иметь никаких дел с Дэвидом!

А еще я не рассказывала Луи о нашем ужине с его братом и сообщнических отношениях, которые мы так быстро возобновили.

А еще не упомянула о тысяче евро наличными, которые мне одолжил Дэвид и которые я не вернула. А еще… Я не рассказала ему обо всем, что раскопала в Сен-Мало и Динаре (статьи из газет и свидетельства о рождении, фотографии и страховые полисы…). Прекрасный образ Рождества с елочкой – теперь лишь грустное прошлое.

– Я с ним не общалась, – мягко сказала я, испуганная гневом Луи, – я приходила к нему. Это не одно и то же.

– Для меня одно! – взорвался он. – Это то же самое!

Он вскочил, разбив тростью наши бокалы, все еще дрожащие от предыдущего удара, и тут же исчез в многочисленных переулках, хромая по неровному тротуару. Мрачная версия обычно светлого Луи, которую я так люблю. Под ошеломленные взгляды клиентов, утонувших в алкогольных парах, я, теряя равновесие и хватаясь за столик, прокричала в поглотившую его ночь:

– Никуда ты не денешься! Слышишь? Можешь сбежать, но никуда ты так просто не уйдешь!

Не уйдешь от чего? От меня? От моей ярости? Или от этого полного объяснения, может быть, даже определяющего, которое наконец разрушит оковы стыда и боли, созданные его прошлым?

Бешенство. Нет, изнеможение. Или еще что-нибудь. Острое ощущение тоски, наверное, самое безнадежное из всех наших прежних проигранных сражений, которое состоит в желании изменить другого. Но никто не меняется. Особенно Луи Барле.

– Эль! Эль! Эль! Эль! Эль! Эль! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Вернись, вернись, вернись, вернись, вернись!

Голос Зерки присоединился к крику Сони:

– Вернитесь! Вернитесь-итесь-итесь-итесь! Луи не знает-ает-ает-ает, что говорит-орит-орит-орит. Он дурак-рак-рак-рак-рак…

Я покинула подругу и этого напомаженного адвоката, высвободившись из утешающих объятий одной и формальных просьб другого. Сделав несколько шагов, таких же неуклюжих, как и у моего мужчины, я сняла балетки, чтобы как можно быстрее сбежать от назойливого Зерки и предательницы Сони, перепрыгивая через ступеньки, подняться скорее в свое гнездышко на шестом этаже и упасть на кровать. Наплакаться всласть, пока слезы сами не высохнут.

Спасти Луи от брата, спасти Луи от себя самого… Это одно и то же дело, и я начинала думать, что оно слишком велико для меня. Я всего лишь Анабель Лоран из Нантра, попавшая по стечению обстоятельств в центр Парижа.

Пытаться в одиночку исправить такое сложное и мучительное прошлое (множество происшествий, смертей, разбитых жизней, горечь и несбывшиеся мечты) – это безрассудный вызов.

Сейчас я измерила свои возможности и поняла: даже с помощью Маршадо не распутать этот клубок. Клубок бед.

Тень Луи уже пыталась взломать дверь в мой дом. Я сопротивлялась, по крайней мере, мысленно. И все же умирала от желания чувствовать его рядом со мной, во мне, без обманчивых действий моего кулака или незнакомых пальцев. Мне осточертел мираж. Я хотела его, настоящего Луи. Моя женская сущность уже было наполнилась надеждой, когда зазвонил телефон.