– Хезер Линн, – невнятно сказала она. Затем похлопала себя по рубашке и по груди, будто бы надеясь найти там зажигалку. – Что случилось, малышка? Почему ты смотришь на меня, как на…
Хезер накинулась на нее. Прежде чем ее мать успела договорить, прежде чем она успела поду-мать о том, что делает, вся ее ярость оказалась в ее руках и ногах. Она взяла голубую тарелку, испещренную порошком, словно шрамами, и бросила ее в Кристу.
Морин и Бо закричали. Криста едва успела пригнуться. Она попыталась выпрямиться и, шатаясь, сумела лечь на колени к Морин, сидящей в кресле. От этого Морин закричала еще громче. Тарелка разбилась о стену с глухим стуком, и воздух тут же заполнило белым порошком, словно снегом. Было бы смешно, если б не было столь ужасно.
– Какого черта? – Бо сделал два шага в сторону Хезер, и на какое-то мгновение ей показалось, что он ее ударит. Но он просто стоял, сжав кулаки и покраснев от злости. – Какого
Криста смогла встать на ноги:
– Что, черт подери, ты о себе возомнила?
Хорошо, что их с Хезер разделял кофейный стол. В противном случае она не могла полностью за себя отвечать. Она хотела убить Кристу. На самом деле убить.
– Ты отвратительна! – Ее голос звучал искаженно, будто голосовые связки были чем-то обернуты.
– Убирайся. – Криста стала краснеть. Ее голос начал повышаться, и ее трясло так, будто что-то вот-вот что-то взорвется. – Убирайся! Слышишь? Убирайся! – Она дотянулась до бутылки водки и бросила ею в Хезер. К счастью, она сделала это слишком медленно, и Хезер легко отошла в сторону. Она услышала звук разбивающегося стекла и почувствовала всплеск жидкости. Бо обвил Кристу руками, сумев удержать ее. Она все еще вопила, извиваясь, как животное. Ее лицо было красное, искривленное и ужасное.
И вдруг вся злость, змеей извивающаяся внутри Хезер, прошла. Она ровным счетом ничего не чувствовала. Ни боли. Ни злости. Ни страха. Ничего, кроме отвращения. У нее было странное ощущение, будто она в собственном теле парит над всем происходящим.
Она повернулась и пошла в свою комнату. Вначале она проверила пластмассовую шкатулку в верхнем ящике, где хранила сережки. Там не было ничего, кроме сорока долларов. Ну разумеется. Ее мать их украла.
Это вызвало у нее не новый приступ ярости, а лишь новую волну отвращения. Животные. Они – просто животные, а Криста – их самый худший представитель.
Она положила в карман две двадцатки и быстро прошлась по комнате, собирая вещи в рюкзак Лили – туфли, носки, рубашки, белье. Когда рюкзак наполнился, она сложила вещи в стеганое ватное одеяло. Оно им в любом случае понадобится. И зубные щетки. Она вспомнила одну журнальную статью, где говорилось, что зубные щетки возглавляют список вещей, которые забывают положить путешественники. Но она не забудет. Она спокойна и рассуждает трезво. Она в своем уме.
Она забросила рюкзак на одно плечо – он был такой маленький, что она не могла надеть его на оба плеча. Бедняга Лили. Хезер хотела взять с кухни еды, но для этого ей бы пришлось проходить мимо матери, Бо и Морен. Она предпочла обойтись без этого. Там все равно вряд ли нашлось бы много еды.
В последнюю секунду она взяла с комода розу – ту самую, которую Бишоп сделал ей из металла и проволоки. Это будет ее талисман.
Хезер подняла одеяло, в котором теперь была завернута вся одежда и обувь, и побрела к двери. Она боялась, что мать будет пытаться остановить ее, но об этом не стоило беспокоиться – Криста сидела на диване, рыдая в объятиях Морин. Ее волосы беспорядочно свисали. Хезер слышала, как она причитала: «все делала… все сама». Разобрать можно было только отдельные слова. Она слишком надралась, чтобы говорить внятно. Бо ушел. Наверняка, это из-за того, что от наркотиков теперь не осталось ничего, кроме крошек на ковре. Возможно, он ушел, чтобы достать еще.
Хезер толкнула дверь. Это и неважно. Она больше никогда не увидит Бо. Никогда не увидит свою мать, или Морин, или свой трейлер. Спускаясь с крыльца, она в какой-то момент чуть не заплакала. Больше никогда. Эта мысль принесла ей такое облегчение и в то же время волнение, что она чуть ли не побежала вприпрыжку.
Но плакать было нельзя. Не сейчас. Нужно быть сильной. Ради Лили.
Лили уснула на переднем сиденье. Ее рот был открыт, а волосы слегка раздувались от печки. Ее губы уже не были синими, и она больше не дрожала.
Она не проснулась, пока они не выскочили из «Сосен» на двадцать второе шоссе.