— Я ненавижу, когда кто бы то ни было меня так называет. Не могу я сказать слугам не делать этого. Они бы меня не поняли. Но вы! Всегда кажется, будто вы надо мной смеетесь.
— Над вами!
— Можете, если это вам нравится. Чего не можете вы сделать со мной? Если б это точно была шутка, если б вы насмехались, мне это было бы все равно.
Он все время держал ее руку и она не пыталась отнять ее.
— Марион, — сказал он, привлекая ее к себе.
— Сядьте, милорд. Ну, хорошо, не буду. Сегодня вас не будут называть «милорд», потому что я так рада вас видеть, потому что вы избегли такой страшной опасности.
— Но мне никакой опасности не угрожало.
Если б она только могла удержать его в этом настроении! Если б он только говорил с ней о чем угодно, кроме своей страсти!
— Да, но я так думала. Отец был в отчаянии. Он был не лучше меня. Подумайте, что он поехал в Гендон-Голл и там смутил всех этих бедных людей.
— Все сошли с ума.
— И я сошла, — сказала она. — Ганна была немногим лучше. — Ганна была старая служанка. — Можете себе представить, какую ужасную ночь мы провели.
— И все из-за ничего, — сказал он, — мгновенно попадая ей в тон. — Но подумайте о бедном Уокере.
— Да. Верно и у него есть друзья, которые любят его, как… как иные люди любят вас. Но он не умрет?
— Надеюсь, что нет. Кто эта молодая особа, которая выбежала ко мне на улицу? Она говорит, что первая сообщила вам это известие.
— Мисс Демиджон.
— Она ваша приятельница?
— Нет, — сказала Марион, с краской на лице, но очень твердо выговаривая это слово.
— Я таки рад этому, потому что не влюбился в нее. Она представила меня нескольким соседям. Кажется, в числе их находилась хозяйка таверны.
— Боюсь, что они оскорбили вас.
— Нисколько. Я никогда не оскорбляюсь, кроме тех случаев, когда думаю, что люди желали меня оскорбить. А теперь, Марион, скажите мне одно словечко.