Его грубый голос почти пугает ее. Она медленно поднимается с кресла, расстегивает платье и позволяет ткани соскользнуть на пол. Тело ее так болит, что она даже не может поднять руки, чтобы снять нижнюю рубашку.
– Я не могу, – сквозь слезы говорит она.
Он подходит к ней и снимает с нее рубашку через голову.
Она стоит перед ним, как птица с поломанными крыльями. Заглядывает в его глаза и видит в них муку. Он падает перед ней на колени и прижимается к ней лицом.
– Прости меня, – бормочет он в ее мягкий живот.
– Ты не виноват, – шепчет она, запуская пальцы в его волосы.
Он отклоняется и смотрит на нее. Глаза его сверкают.
– Я убью его, – шипит он.
Страх пронзает ее. Она не сомневается, что Сантос выполнит угрозу, но не может позволить ему приблизиться к синьору Бжезинскому. Она не хочет, чтобы ее любовник пострадал или был арестован за убийство… и казнен. От одной мысли об этом все плывет у нее перед глазами. Синьор Бжезинский разрушил ее жизнь, она не позволит ему погубить Сантоса.
– Нет, – молит она, гладя волосы Сантоса. – Нет, любовь моя, пожалуйста, не делай этого…
– Этого я не могу тебе обещать, – твердо произносит Сантос, вставая и заключая ее в объятия. – Только чудовище может бить женщину. По-твоему, я должен с этим смириться?
– Прошу тебя, не нужно.
Луиза чувствует, что близка к истерике. Она не может рисковать Сантосом. О матери также нужно помнить. Если Сантос не убьет синьора Бжезинского, а лишь ранит или покалечит, можно не сомневаться, чем муж заставит ее поплатиться. Он сделает так, что мать
Страх растет в ней с каждой секундой, и теперь, в объятиях любовника, до нее начинает доходить истинный смысл того, что вчера сделал с ней муж. Он мог попросту убить ее, и она бы никогда больше не увидела Сантоса. Дрожь охватывает ее, соленые слезы бегут из глаз и попадают в рот.
– Пожалуйста, Сантос, – всхлипывает она. – Пожалуйста, не приближайся к нему.
– Людвика, – обращается он к ней по-польски, – я не позволю ему больше тронуть тебя.
Сантос всегда называл ее Белль. Когда он произносит имя, которым нарекли ее родители, когда с его уст срываются польские слова, ее как будто подхватывает волна и несет прочь от действительности в край, где правит ее сердце. Она сбрасывает кожу себя другой и предстает перед ним такой, какая есть на самом деле. Она падает в руки Сантосу и кричит. Все горести этих лет исторгаются из нее скорбным возгласом. Смерть отца. Безумство матери. Свадьба без любви, больше похожая на похороны. Одиночество в браке. Превратившийся в чудовище муж. Сантос прижимает ее к себе, гладит по волосам, пока ее слезы пропитывают его рубашку.
– Людвика, моя прекрасная Людвика… – снова и снова повторяет он.
Мало-помалу плач прекращается. Сантос чуть наклоняется, отрывает ее от пола, несет на кровать и укладывает. Он гладит ее короткие волосы, и от его прикосновений она успокаивается. Он ложится рядом с ней, снимает влажную рубашку и остается в одних брюках. Он принимается гладить ее обнаженное истерзанное тело, и никогда еще она не видела его таким серьезным, таким угнетенным. Он начинает целовать ее. Сантос целует каждую отметину, оставленную ее мужем. Он целует ее запухший глаз и ссадину на подбородке. Он целует синяки, расцветающие на ее груди и ребрах, красное пятно на запястье, там, где синьор Бжезинский выкручивал его. Поворачивает ее и целует спину, от самой шеи и до поясницы, где темнеет след от удара. Потом он снова поворачивает ее и целует распухшие ноги. Поднимается выше и целует живот, где больнее всего. Он не произносит ни звука, но Луиза кожей чувствует его любовь. Есть ли во всем мире бальзам целебнее? С каждым поцелуем физическая боль отступает, а сердце открывается сильнее.
– Возьми меня, – шепчет она, глядя прямо в его глаза.