Волк в ее голове. Книга II

22
18
20
22
24
26
28
30

— Такое малинное. То есть, малиновое. Точно не будешь?

Она отпивает снова — большими жадными глотками, будто это вода, будто Диану мучает столетняя жажда.

— В последний раз, когда мы пробовали че-то алкогольное, нас с тобой едва не загребли. Так что нет, не пью.

— Артур Арсеньев: «Ничего, кроме „Корвалола“»!

— Ха-ха. А твой диабет?..

— По-прежнему со мной. — Диана глупо хихикает. — На последней диспансеризации одна бурятка, которую непонятно каким хуем занесло на наши широты, сказала, мне надо жрать соль, блядь, с пониженным содержанием соли, потому как у меня давление, и сахар, блядь, с пониженным содержанием сахара, потому как у меня… — Диана разводит руками. — Ди-а-бет.

Она поднимает бутылку, чокается с кем-то невидимым, и, прошептав «Слава Сатане!», отпивает. Вороновы глаза блестят в полумраке, худая тень подрагивает на стене. На миг кажется, что нас с Дианой не разделили четыре года, что мы дома, а не на каком-то складе, и где-то рядом Вероника Игоревна, и батя, и пахнет с кухни жареной картошкой с грибами, и бубнит телевизор… А потом реальность возвращается, вновь распарывая, разрывая меня от макушки до пяток на двух людей: ПРОШЛОГО и НАСТОЯЩЕГО.

Я вздрагиваю, как-то озноба.

— Ты здесь из-за мамы?

Диана хрюкает и, видимо, чуть не давится коктейлем.

— Ну, как? — Она вытирает рот. — За склад не надо платить. Если никто не знает, что живёшь тут. Маманя… да-а-а…

Диана выпячивает острый подбородок, отпивает из «сисечки», и по комнате растекается неловкое молчание.

— Жаль, что всё так…

Пластырями я с силой стягиваю края раны, и боль затыкает меня.

Иногда лучше молчать.

Поверх пластырей ложится бинт и кружит вокруг рёбер. Не знаю, как мы с ним заживём в подобном мумиеобразном виде, но пару дней придётся друг друга терпеть.

— По-моему, это прикол, — говорит Диана с усмешкой человека, который ВСЁ ПОНЯЛ. На порез она нарочито не глядит.

— Чё?

— Твой визит.

Я вопросительно смотрю на Диану, и она объясняет, взмахнув бутылкой: