— Кетчуп, — неуверенно выговаривают мои губы.
Валентин поспешно достаёт из рюкзака салфетку и протягивает мне. Я изображаю, что вытираю «кетчуп», а сам едва не мычу от боли. Видно, это отражается на лице, и Валентин хмурится — чувствует неладное.
Надо его отвлечь. Как сквозь туман, я оглядываюсь по сторонам.
— А не может быть, что Вероника Игоревна в одном из этих скитов?
Жёлтые, как янтарь, глаза Валентин расширяются. Взгляд их по-прежнему прикован к пятну. Забавно: человек, который обтошнил все кусты морошки, беспокоится о чужом здоровье.
— Кровь, — шепчет он.
— Да фиолетово. Наверное, поцарапался. Дай сюда! — Я забираю ещё одну салфетку и усиленно тру пятно. Глаза щиплют слёзы. — Спасибки. Насчёт…
— Ты что? Ты плачешь?
Забавно. Я бы не донимал Валентина в такой ситуации, а он…
Потому что он добрее к окружающим?
Я задираю подбородок вверх и пошире открываю глаза.
— Соринка. Всё норм. Так… насчёт Вероники Игоревны?
— Прости?
— Вероника Игоревна, скиты?.. Тут батальон китайцев заблудиться может, никто их не найдёт.
— А-а… — Валентин скребёт щеку и с трудом отводит взгляд от бурого пятна. — Не знаю. Полиция была бы в курсе. Деда они точно спрашивали. Да свалила она. От рептилии твоей. Ты бы не свалил?
Я морщусь.
— Диана — не «рептилия».
— А её осьминоги?
— Осьминоги — головоногии моллюски. С рептилиями у них общего ноль.
— То есть, называть её головоногим моллюском?