— Хотя бы….
— Сколько у вас боксов для содержания? Впрочем, неважно. Подавай заявку для полного заполнения боксов.
— Благодарю, — голос у Дэйва совсем осип.
Мисс Ховерс посмотрела на управляющего лабораторией с жалостью:
— Дэйв, прекрати так трястись. Ты ведешь себя еще ужаснее, чем моя горничная, из этих… новомодных. Она тоже избегает смотреть в глаза, постоянно трясется и силится угодить на каждом вдохе. Это раздражает, — в ее голосе прорезались металлические нотки.
Мистер Парсон, наконец, поднял глаза на собеседницу. Лицо у него лоснилось от пота, и было застывшим, словно маска.
— Ты ужасен, — искренне сообщила Эледа. — Смотреть противно. Займись своими подчиненными. Материалом мы вас обеспечим. И дайте уже, наконец, результат. Результат, Дэйв. Ты понял?
— Да, мисс Ховерс.
— Работайте.
С этими словами она направилась к дверям. Дэйв поспешно вскочил, едва не опрокинув кресло, но мисс Ховерс и ее амбалы уже вышли.
Как только дверь за ними закрылась, мистер Парсон трясущимися руками вцепился в ролекс, снова выставляя таймер в рабочий режим, и лишь после этого бросился к кулеру. Он пил ледяную воду стакан за стаканом, до ломоты в зубах, до судорог в горле, а потом медленно осел на пол, уткнулся лицом в ладони и беззвучно разрыдался.
* * *
Кошмар Джеллики Тарукай длился вот уже полтора года. Она давно забыла, каково это — жить, не вздрагивая от звука шагов, не обмирая от взгляда, брошенного вскользь, не просыпаясь от собственного крика, который сама же и душишь, зарываясь лицом во влажную от пота подушку.
Кошмар не прекращался. От него не было избавления. Застывший ужас поселился в животе, свернувшись ледяным комом. Джеллика просыпалась с ним и засыпала, ходила за покупками и прибирала дом, улыбалась окружающим и тайком плакала по ночам. А еще мечтала, ненавидела, ела, пила… Но страх всегда — всегда! — даже когда ее рвало от боли, оставался внутри.
Джеллика научилась различать разные виды кошмара. Как и разные виды унижения. Например, её спрашивали: «Мисс Тарукай, почему на моем столе пыль?» Спрашивали очень вежливо, не повышая голоса. Но вдоль по позвоночнику сразу же ползли ледяные мурашки. Ведь Джеллика отлично знала — никакой пыли на столе нет, она протирала его сегодня утром и даже днем, ведь за любую ничтожную небрежность ее накажут. Сильно накажут.
Поэтому вопрос про пыль был всего лишь придиркой. Упрекнуть горничную не за что — весь дом сияет. Он всегда сияет, ведь Джеллика убирает его, не покладая рук. Каждый день, с утра до вечера, прерываясь лишь на то, чтобы торопливо перекусить безвкусным сублиматом.
Но, если повод для наказания отсутствует, его всегда можно выдумать. В конце концов, почему нет? Джеллика же не сотрудница корпорации, у нее нет прав. Конечно, контрактом оговорены некоторые нюансы, но… жалобы рассматривает только агентство по найму. Причем только то агентство, которое оформляло контракт. А ее агентство закрылось через три месяца после подписания ею договора. И вместе с закрытием исчезла даже та мизерная защита, на которую могла рассчитывать бесправная мисс Тарукай.
А ведь Джеллика сама выбрала этот дом. Ей показали голографические проекции. Дом был прекрасен! Какая честь — работать в таком месте, да что там работать, честь — даже просто приблизиться к нему! Она в жизни не видела ничего роскошнее. И юной горничной повезло — она попала именно сюда, потому что главным пунктом помимо «исполнительности, чистоплотности и образованности» наниматель особо обозначил «эстетичный внешний вид».
Джеллика подошла по всем параметрам. Она прекрасно читала, писала и считала, с отличием окончила курсы хаус-менеджмента, умела готовить, сервировать, убирать и даже петь! А ее внешний вид был однозначно эстетичным, ведь Джеллика была очень хорошенькая, невысокая и тоненькая. Телосложение, как и азиатский разрез глаз, она унаследовала от матери-островитянки, а вот медную кожу, пухлые губы и вьющиеся волосы — от деда-африканца. Не красавица, конечно, но, как сказали в агентстве, «весьма пикантная».
Она так надеялась, что сможет пробиться в корпоративной зоне. Стать здесь человеком! А стала по сути рабыней. Одушевленным предметом, даже не домашним животным. К домашним животным здесь относились куда снисходительней, чем к Джеллике. Домашних животных не наказывали так часто. Зато Джеллику — сколько угодно. В основном безо всякого повода. И это было гораздо хуже, чем когда повод находился. В конце концов, за действительную провинность она получала одну-две хлесткие пощечины, иногда — пинок. Но если причины для побоев не находилось, ее начинали унижать.
ebooksa