Но там его оставлять было нельзя – горничная точно его найдет, когда будет наполнять ведерко льдом. Я снова опустила пальцы в лед и достала телефон, в панике озираясь по сторонам. Наконец взгляд упал на корзину для мусора, в которой лежало несколько салфеток и сегодняшняя газета. Я завернула телефон в «Новости спорта» и сунула сверток в корзину.
Уборщики все сметут в одну кучу. Телефон будет валяться на гигантской свалке вместе с мусором сотен других гостей. Я скажу Ричарду, что потеряла его, что он, наверное, вывалился случайно из моей пляжной сумки. Он купил его мне сразу после нашей помолвки, сказав, что хочет для меня самого лучшего, и я знала, что он просто принесет домой еще один такой же. Я уже достаточно испортила наш отдых; не стоило еще сильнее его тревожить.
Дыхание у меня замедлялось – таблетка начинала подавлять мой страх. Наш люкс был просторным и светлым – стены, выкрашенные белой краской, голубая плитка на полу, фиолетовые орхидеи в низкой вазе на стеклянном столике. Я снова подошла к шкафу и выбрала струящееся оранжевое платье и золотые босоножки на высоком каблуке. Я повесила платье на дверцу шкафа, а под ним поставила босоножки; я надену их сегодня вечером. В мини-баре была бутылка шампанского. Я достала ее из холодильника и поставила в ведерко со льдом, а по бокам – два изящных вытянутых бокала.
Веки набухли тяжестью. Я еще раз бросила взгляд вокруг. Все смотрелось чудесно, все было на своем месте. Я снова скользнула под одеяло, свернулась клубком на левом боку и внезапно поморщилась. Посмотрев на плечо, я увидела красную отметину, которая скоро превратится в синяк, там, где Ричард схватил меня, чтобы вытащить из лодки.
У меня есть легкий кардиган, который подойдет к платью. Надену его, чтобы не было видно синяка.
Я повернулась на другой бок. Посплю немного, сказала я себе, а потом, когда вернется Ричард, предложу открыть шампанское и вместе собраться на ужин.
Завтра мы возвращаемся в Нью-Йорк; наш медовый месяц почти закончился. Я хотела вычеркнуть из памяти сегодняшний день. Хотела провести еще один идеальный вечер, прежде чем мы вернемся домой.
Глава 20
Я смотрю, как бармен льет в мой стакан чистую струю водки, а потом – шипучую порцию тоника. Она насаживает дольку лайма на край и пододвигает стакан ко мне по гладкой деревянной поверхности стойки, потом забирает другой стакан, пустой.
– Может быть, вам налить воды?
Я качаю головой. Взмокшие пряди волос прилипли у меня к шее, потные бедра трутся о виниловый стул. Туфли стоят рядом на полу.
После того как Эмма села в такси, не пожелав со мной разговаривать, я долго еще стояла на углу, не зная, куда идти. У меня не было совершенно никого, к кому я могла бы обратиться. Никого, кто понял бы, с каким треском я провалилась.
Потом, не придумав ничего другого, я просто пошла по улице. С каждым шагом ширилась моя боль, как зевок, который невозможно сдержать. Через несколько кварталов я увидела бар отеля «Робертсон».
Бармен молча пододвигает ко мне очередной стакан. С водой. Я поднимаю голову – разве я не отказалась, покачав головой? Или мне только показалось? Избегая моего взгляда, она отходит от меня и идет поправить стопку газет на стойке.
Я ловлю свое отражение в зеркале за ее спиной, в одном из тех зеркал, где отражаются ряды бутылок – «Абсолют», «Джонни Уолкер», «Хендрикс Джин», выдержанная текила.
Я вижу то, что увидела Эмма.
Я как будто смотрю в кривое зеркало. Изображение, которое я хотела восстановить – прежняя я, Нелли, принадлежащая Ричарду, – чудовищно искажено. Волосы стали ломкими от процедур, которым я их подвергала, – не сливочное масло, а, скорее, солома. Глаза на худом лице кажутся запавшими. Макияж, который я с таким тщанием наносила утром, смазался. Неудивительно, что барменша не хочет, чтобы я напилась; я сижу в лобби дорогого отеля, где останавливаются заграничные бизнесмены, а глоток скотча предлагают за две сотни долларов.
Я в очередной раз чувствую, как завибрировал телефон, заставляю себя достать его наконец из сумки и вижу пять пропущенных вызовов. Три из «Сакса», начиная с десяти часов. Два за последние полчаса от тети Шарлотты.
Единственное, что может прорвать пелену тупой боли, в которую я погрузилась, – это мысль о том, что тетя Шарлотта волнуется. Поэтому я перезваниваю.
– Ванесса? С тобой все хорошо?
ebooksa