Нова. Да, и Гоморра

22
18
20
22
24
26
28
30

— Хорошо. Я вообще хотел с тобой поговорить. Потому и пришел сегодня, — сказал Рэтлит.

— Замечательно! — воскликнула она. — Я люблю говорить. Я хочу говорить о любви. Когда любишь человека…

Невыразимая тоска по кому-то скрутила мне живот и поднялась комом в горле.

— …то есть когда по-настоящему любишь…

Тоска переросла в агонию.

— …это значит, что ты готов признать: человек, которого ты любишь, — не тот, кого ты полюбил вначале, не тот образ, который был с самого начала у тебя в душе; и ты продолжаешь любить этого человека за то, что он так близок к этому образу, и стараешься не возненавидеть его за то, что он от этого образа так далек.

Сквозь нежность, которая внезапно погасила всю боль, из-за стены золоченых мозаик донесся голос Рэтлита:

— Алегра, я хочу говорить об одиночестве.

— Дети, я пошел домой, — сказал я. — Потом поведаете мне дальнейшую историю спящего красавца.

Они продолжали беседовать, пока я с трудом нашаривал путь наружу без помощи Алегры. Когда я достиг середины лестницы, в голове у меня прояснилось, но я не мог бы сказать, пробыл я у Алегры пять минут или пять лет.

Наутро, когда я пришел в ангар, Сэнди полировал восьмифутовые зубья конвейера.

— У тебя заказ через двадцать минут! — крикнул он сверху, с лесов.

— Надеюсь, не очередная перестроенная колымага?

— Именно.

— Черт. Я надеялся ни одной такой не увидеть еще хотя бы месяца два.

— Он хочет только отрегулировать двигатель. Часа на два максимум.

— Это смотря где он побывал. А где он побывал, кстати?

— Только что вернулся из…

— Не важно. — Я двинулся к помещению конторы. — Займусь-ка, пожалуй, бухгалтерией за последние полгода. Сколько можно откладывать.

— Босс! — запротестовал Сэнди. — Это же на весь день!