— Ох, гадости всякие, — сказал Эймос. — Что-то вроде «онвбпмф», и «элмблмпф», и «орхмфлбф».
— Это значит, — сказала Леа, — «в этот сундук меня посадил волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с вами не стоит за него беспокоиться».
— А еще он говорил «глумпфвр», и «фаффл», и «фулрмп», — сказал Эймос.
— Это значит, — перевела Леа, — «меня посадили сюда, чтобы я был самым дорогим, самым близким другом для всех этих угрюмых, серых людей, которые обманывают всех на своем пути и не способны радоваться ничему яркому и цветному».
— А еще он говорил «орлмнб», и «млпбгрм», и «груглмеумплефрмп… и-ик!».
— В вольном переводе, — сказала Леа, — это значит: «Иногда нам трудно выполнять свой долг, не теряя бодрости, доброжелательности и усердия, которых ждут от нас окружающие, и все-таки…»
— А когда тощий серый господин свалился в сундук, — напомнил Эймос, — сундук не издал ни звука.
— И это, — сказала Леа, — можно сформулировать как «я сделал свое дело». Таков приблизительный смысл.
— Пойди посмотри, что там в сундуке, — сказал Джек. — Скорее всего, нет там ничего особенно ужасного.
— Ну, раз ты так говоришь… — пробормотал Эймос. Он приблизился к сундуку, три раза обошел вокруг и робко приподнял крышку. И, ничего не увидев, приподнял крышку чуть выше. Опять ничего не увидел. Откинул крышку до отказа. — Да здесь совсем пусто…
Но тут он кое-что заметил на самом дне сундука. Это была короткая трехгранная стеклянная палочка.
— Призма! — воскликнул Эймос. — Ну и чудо! Никогда о таком даже не слышал.
Но он обнаружил, что остался в зале один. Джек и Леа уже отбыли в свою страну. Подбежав к зеркалу, Эймос успел увидеть, как они удаляются по зеленым и желтым лугам, направляясь к золотому замку. Леа положила голову на плечо Джеку, а принц повернул голову, чтобы поцеловать ее черные как вороново крыло волосы, и Эймос подумал: «Вот оно: два человека в самый счастливый миг их жизни».
Тут картинка в раме переменилась, и Эймос увидел знакомую приморскую улицу с булыжной мостовой, мокрой от дождя. Гроза только что отшумела, и в облаках появился просвет.
Неподалеку ветер раскачивал вывеску таверны «Мореход».
Эймос побежал за тачкой, положил наверх призму и подкатил тачку к зеркалу. А потом на всякий случай вернулся к сундуку и надежно его запер.
Дверь таверны «Мореход» распахнулась, и кто-то крикнул:
— Отчего сегодня вечером все так приуныли, когда над всем миром повисла красивая радуга?
— Эймос! — закричала Идальга и выбежала из-за стойки.
— Эймос! — закричал Билли Баста, топая вслед за ней на деревянной ноге.
ebooksa