— О, черт! Он здорово разбил мне губу! — сказала она, отнимая окровавленную руку от лица.
— Дайте я посмотрю, — предложил я, — повернитесь.
Она повернулась ко мне, и я приподнял ее лицо рукой:
— Губа немного рассечена — наверное, из-за его кольца — и вокруг небольшой кровоподтек. Идемте скорее домой, мисс Лайджест, и я помогу вам обработать рану и приложить компресс. А пока возьмите мой платок и приложите его к лицу, чтобы остановить кровь. Вот так!
— Спасибо вам!
— Не надо меня благодарить — я должен был предупредить все. Я ведь сам говорил о том, что разочарование Флоя обещает быть бурным. Вам очень больно?
— Немного, сейчас боль уже почти улеглась. Хорошо, что он не сломал мне нос и не выбил зубы! Исправлять это было бы намного сложнее, чем ушибленную губу.
— Что ж, если это вас утешает…
— Больше всего меня утешает то, что Флоя взяли под стражу. Идемте, мистер Холмс, мне и вправду лучше поскорее попасть домой.
Мы вышли на аллею парка и тут же услышали, как где-то недалеко впереди громко ругался Лестрейд. Приблизившись, мы увидели, как теперь уже несколько полицейских поднимают Флоя с земли, а инспектор машет перед его лицом руками. Впрочем, он сам явно получал от этого большое удовольствие:
— Клянусь, это в последний раз, Флой! Я не люблю, когда меня не слушаются арестанты, и им это тоже явно не идет на пользу! Своим поведением вы очень скоро заработаете себе еще и кандалы. А, мистер Холмс! Идите сюда! Мистер Флой все никак не уймется. Что вы на это скажете?
— Скажу, что вам, Лестрейд, стоит быть более снисходительным к мистеру Флою, — ответил я, приближаясь, — его нервозность вполне объяснима, и ее можно понять. А вы, Гриффит, все же сдерживайте свой темперамент: сопротивление полиции не лучшее дополнение к списку ваших обвинений, как, впрочем, и рукоприкладство в отношении мисс Лайджест. Уверяю вас, что ни инспектор, ни даже она не заслуживают вашего гнева — план вашего разоблачения был моей идеей. Инспектор осуществлял полицейскую поддержку, а мисс Лайджест обеспечивала, так сказать, содержание ваших обвинений. Она великолепная актриса, а вы, как оказалось, довольно доверчивый и впечатлительный человек. Что ж, порой приходится мириться с тем, что наши чувства преподносят нам сюрпризы, не правда ли?
Его красивое лицо вновь исказилось злобой, но ему хватило сил сдержаться и промолчать.
Меня нисколько не трогал его испепеляющий взгляд — я не испытывал к Гриффиту ни ненависти, ни злости. Он заслуживал лишь презрения, жалости и сожаления о том, что высокое происхождение, хорошее воспитание и широкий круг жизненных возможностей не смогли ни исправить, ни скрыть его внутренней порочности… На его лице даже сейчас не было и тени раскаяния — он вел себя так, словно мы все досаждали ему, и сожалел, очевидно, лишь о том, что был пойман по собственной доверчивости.
После вспышки гнева он почти овладел собой, но его волнение выдавала бледность, а появление Элен отозвалось новой дрожью в его тонких губах.
Элен усмехнулась, видя произведенное своим появлением впечатление, и отняла окровавленный платок от лица.
— Как видите, Гриффит, я пережила и это, — сказала она. — Кстати, с вашей стороны это было довольно банально. Вы удивили бы меня больше, если бы посчитали недостойным ударить женщину… О, вы, кажется, испачкали пиджак! Не волнуйтесь, я уберу эти прилипшие частички гравия. Вот так!.. Господи, Гриффит! Вы так бледны! Вы, должно быть, плохо себя чувствуете. А, я понимаю — вам неприятно мое присутствие, ведь я теперь предмет вашей ненависти! Что ж, ваши чувства ко мне не отличаются постоянством, но не могу сказать, что это разрывает мне сердце…
— Проклятье!!! Уберите же ее! — прорычал Гриффит.
— Я уйду, не волнуйтесь! Я лишь хотела сказать вам, что своим ohq|lnl вы сами дали нам карты в руки, и для меня было бы глупостью этим не воспользоваться.
Гриффит зло усмехнулся, глядя ей в глаза: