— Совестно вам! В вузе у вас какая оценка по истории партии?
— Не помню, — отвечал Марк. — А при чем тут это?
— При том, молодой человек, что членов Политбюро полезно знать и по имени-отчеству. Но мы отвлеклись.
— Но в чем же может состоять…
— Не торопитесь. Все, что от вас требуется пока, — по возвращении в Москву позвонить вот по этому телефончику, — ему протянули твердую глянцевую пластинку картона с отпечатанным на машинке номером, — представиться и далее действовать в соответствии с тем, что будет сказано. Полагаю, никаких особенных затруднений у вас не возникнет. Не откладывайте звонок. Это и в ваших интересах. А теперь — всего вам наилучшего.
Не подавая рук, серо-пиджачная фаланга промаршировала к выходу.
Марк отвернулся к стене, зажмурился и выдохнул: «Паскуды!»
Ясно было одно — оставлять картины на ночь нельзя. Раздумывать о том, что означает предложение, которое на самом деле никаким предложением не являлось, времени не оставалось, и он решительно отправился искать заведующего.
Тот был уже под хмельком, купаясь в лучах собственной славы и всемогущества, но едва сообразил, чего хочет Марк, заломил руки и завопил:
— Это совершенно невозможно! Завтра обещали быть дирекция института и люди из президиума академии! Что я должен им говорить? Марк, я погиб, вы меня зарезали!
— Нет и нет. — Марк был неумолим. — Есть основания полагать, что, если выставка простоит до завтра, у вас могут быть куда более крупные неприятности.
Собирайте ваших людей, через час все должно быть размонтировано и упаковано. Да поторапливайтесь же! Не будьте идиотом!
Трудно было судить, не поддался ли он и сам панике. Никого из явной гэбистской братии поблизости не было, наблюдение если и велось, то скрытно. Но береженого Бог бережет. Марк не мог, не хотел потерять добытое с такими усилиями.
Уже в темноте полотна, помещенные в здоровенный контейнер из-под какого-то прибора, перенесли на холостяцкую квартиру протвинского приятеля Марка, а часом позже, подогнав институтский «рафик» к подъезду, погрузили туда тот же контейнер. Марка и двоих сопровождающих, наделав при прощании побольше шуму.
«Рафик» покатил, увозя их в Серпухов, на вокзал. По прибытии, оставив сопровождающих караулить контейнер в ожидании проходящего поезда, Марк пошел прогуляться по перрону.
Было тепло, тихо, пахло клозетом и жухлой травой, росшей между шпал. У здания вокзала прогуливался дежурный, поглядывая на часы, в дальнем конце платформы спорили двое пьяных. Дойдя до противоположного конца перрона, Марк оглянулся и бесшумно спрыгнул в темноту.
В полночь он снова был в Протвине, у приятеля. Холсты, упакованные в пленку и переложенные мешковиной, чтобы не повредить багеты, ожидали его здесь.
Весь груз был разделен на части — так, чтобы можно было управиться за две ходки. До рассвета предстояло накрутить туда и обратно шестнадцать километров, но это было вполне реально. Провожатые ему не требовались, наоборот, он категорически пресек всякие попытки помочь ему. Конспирация так конспирация.
И только выйдя песчаной дорогой сквозь лес к Протве, завидев молочный блеск воды под звездным небом без луны, он позволил себе наконец расслабиться.
Поправив на плече лямку своей ноши, Марк вытащил сигарету, закурил, наполнив до отказа легкие горьким дымом, сплюнул в темноту и проговорил:
ebooksa