Гвардия, в огонь!

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я не против.

– Тогда до темноты сидим здесь, ночью через поле пойдём. А сейчас отдыхай, сил набирайся.

Казалось, боец только и ждал этих слов. Свернулся под деревом калачиком, засопел. Пригляделся к нему Илья. Молодой совсем, от силы девятнадцать лет, пацан ещё. Да и не обучен толком. Илья устроился на опушке, ноги на дерево поднял, чтобы отдохнули.

Через пару часов Илья Павла разбудил.

– Теперь моя очередь вздремнуть. Ты на часах.

– Хорошо.

Если передвигаться ночью, лучше отдохнуть. Илья проснулся сам. Уже темно, Павел спит, аж похрапывает. Илью злость взяла. Да как можно полагаться на такого напарника? И себя и Илью погубит. Встал, зашёл сзади, такого пенделя дал, что Павел на живот перевернулся, вскинулся.

– А? Что?

– Тебя на часы поставили. Ты поспал в безопасности, дай отдохнуть другому. Как тебе доверять?

Беспечный и неисполнительный соратник хуже врага, продаст ни за понюшку табака в любой момент.

– Ну, прости, устал.

– Устал? Сколько немцев ты сегодня убил?

– Ни одного.

– Тогда от чего устал?

Илья разозлился не на шутку. Он направился через поле. Павел поплёлся за ним, канюча на ходу:

– Я не специально, извини.

– Ты плохой товарищ, выбирайся один.

Павел шёл за Ильёй какое-то время, потом отстал. Жестоко? От таких человеческих слабостей иногда целые подразделения гибли. В боевых условиях не может быть места расхлябанности, неисполнению приказов. Поле оказалось большим, пашни любили в колхозах. Планов громадьё, как сказал поэт. Вошёл в лес, здесь проще. Есть где укрыться и не застанет, как в поле, ночной дозор.

Шёл быстро, за ночь желательно пройти как можно больше. Лес кончился, пошёл луг. Под сапогами чавкать начало, земля влажная. Слева, на удалении с полкилометра, взлетали осветительные ракеты, потом едва слышно пулемётная очередь. Похоже – там передовая, линия соприкосновения войск. А дальше и вовсе непролазная грязь, осока, камыш. Но Илья упорно шёл вперёд. Чем хуже местность, тем меньше шансов столкнуться с немцами.

Начало светать, туман появился. Надо где-то спрятаться, осмотреться – где он? Нашёл кусок твёрдой земли, уселся. За ночь, по ощущениям, прошёл километров тридцать. Солнце взошло, туман рассеялся. Осмотрелся. Вот это его занесло! Вокруг камни, местность болотистая, а он на небольшом островке сухой земли. Впереди – двести метров, не более, ивы растут. И никого не видно, ни наших, ни немцев. Передохнув, решил рискнуть и добраться до деревьев. Где деревья, там твёрдая земля, деревья на болоте не растут. Ночью это будет сделать затруднительно. Пошёл, а земля под ногами пружинит, того и гляди – провалишься. Ощущение – как по батуту идёшь. Двести метров всего, а преодолевал их два часа. Ивы, их раньше ракитами называли, росли на сухом месте. С удовольствием улёгся передохнуть. Последний участок перехода самый напряжённый выдался. Ни звуков перестрелки, ни людей. Только высоко в небе бомбардировщики пролетели. Есть охота. Не остался здесь, вперёд пошёл. По его прикидкам, уже наши должны быть. Только в сумятице первых месяцев войны не всегда была передовая, линия разграничения войск. Слева, едва слышно, начали бить пушки. Он развернулся к востоку. Через полчаса хода вышел к хутору. Понаблюдал, никого не видно и не слышно. Даже если хозяева отлучились, что маловероятно, живность должна голос подавать – куры, свиньи. А тут тишина. Подкрался поближе, забора вокруг хутора нет. Обошёл избу, а дверь нараспашку. Заглянул – запустение, пыль. Бросили хозяева хутор, в эвакуацию ушли. Обыскал избу – съестных припасов никаких. Зато старую бритву нашёл и засохший кусочек мыла у рукомойника в сенях. На рукомойнике осколок зеркала. Воды из колодца ведром зачерпнул, побрился. Мыло хозяйственное, мылится плохо, но вид опрятный стал. Он уж и не помнил, когда брился в последний раз, щетиной оброс. Впрочем, когда ел, тоже не вспомнил.