– Шура, ты не сердишься на меня? – неожиданно спросила она, переведя взгляд на бывшего мужа.
– Что? – выпрямился ошеломленный, раскрасневшийся мужчина. – О чем ты, Люд?
– О своей дурости и… хуже – подлости. – Она сложила на одеяле тонкие обнаженные руки, изукрашенные синяками от внутривенных инъекций и капельниц. – О том, что я вытворила пять лет назад.
– Люда, все забыто, – очень серьезно сказал он и поправил очки. – У меня семья, сын… Я счастлив.
И как бы в подтверждение его слов, за пазухой тявкнула пронесенная контрабандой собачка. Люда вскрикнула и тут же засмеялась:
– Ты и собаки, вечная тема! Покажи! Это щенок? Ой, нет… Это что – маленькая лошадка?!
У нее было такое детское, восторженное выражение лица, что Дима тоже начал улыбаться, на миг забыв обо всем. Собачка была спущена на одеяло, где ее больше всего заинтересовал гипс, скрывавший обе ноги молодой женщины. Балансируя на задних лапках, собачка принялась обнюхивать повязки, а Люда, наблюдая за ней, от души забавлялась.
– Еще болит? – спросил Шурик, снова беря собачку на руки. – Уж ты прости, но Пиньчай может увлечься и описать постель. Что говорят врачи? Нужна помощь? Я бы мог…
– Не беспокойся, – отмахнулась та. – Буду жить точно, буду ходить обязательно, чего еще? Шура, я тебя звала, чтобы попросить прощения. Знаешь, я кое-что поняла… Тот, кто проверяет на прочность других, не должен обижаться, если проверят его самого. Я просто искушала судьбу. Дима, прости меня и ты. Следователь передал тебе мои показания?
Он кивнул. Люда, посерьезнев, не сводила с него настороженного, печального взгляда.
– Это все правда. Я хотела тебя проверить. Я не знаю, откуда у меня такой психоз – проверять людей, которые меня любят… Может, потому, что отец… Виктор с матерью всегда жили плохо. Я не верила в любовь, не верила в семью… И боялась родить ребенка от человека, который потом начнет его бить. Это как очки, которые все искажают… Носишь их с детства и так привыкаешь, что забываешь о них. А потом вдруг найдешь их на лице, снимешь… И увидишь, что мир совсем другой. Ты можешь меня простить?
– Это я должен тебя простить? – начал было он, но Люда остановила его решительным движением руки:
– Кто проверяет на прочность других…
– Иначе – падающего толкни, – поддержал ее Шурик и осекся – в данной ситуации такая цитата звучала неуместно. Он смутился и стал прощаться, явно чувствуя себя лишним. Люда его не удерживала и, казалось, почти не заметила ухода бывшего мужа. Даже прощаясь с ним, она не сводила глаз с Димы, и медленно прокручивала на запястье серебряный браслет с бирюзой.
– Как Марфа? – спросила она, оставшись наедине с Димой. – Со мной о ней не говорят. Наверное, боятся волновать.
– Она на свободе, – сухо ответил тот. – Я с ней не вижусь.
– Знаешь, а ведь всего этого могло не быть… – Люда перевела взгляд на окно. В больничном саду санитары красили известью стволы едва опушившихся зеленью деревьев. – Третьего мая, утром, я несколько раз тебе звонила… Мне показалось, что ситуация становится глупой, и я хотела объявиться. Но ты не брал трубку.
– Я слышал звонки, но как раз пытался уснуть.
– Такая чепуха решает судьбу, – кивнула Люда. – Ведь потом позвонила Марфа и назначила эту проклятую встречу…
– Не вспоминай!