Разлюбовь, или Злое золото неба

22
18
20
22
24
26
28
30

– А ну убрал мотоцикл с тротуара! И сам какого разлегся? А ну встал!

– Через двадцать минут, товарищ лейтенант, – тоже зевая, сказал я. – Пока податься некуда.

– Дак я тебя заберу. У нас с утра места много.

– Только не сегодня, товарищ гвардии старший лейтенант милиции. У вас закурить не найдется?

– Я тебя предупредил, – сказал он. – На обратном пути проверю. – И пошел по аллее, чеканя подкованный шаг.

Служба!

Через полчаса я немного побегал трусцой, попил из термоса сока и сел за руль.

На свете счастья нет, думал я чужими словами, кружа по кольцу, а есть иллюзии, есть покой и есть Божья воля. Это есть, это да! Все остальное – химеры. Сейчас главное – не нарваться в самый последний момент на какой-нибудь невменяемый самосвал. Спокойно! Подождем, пока сменят желтый свет на зеленый, и тронемся только вместе с ним, не станем больше никого обгонять и непременно пропустим помеху справа, 40 км/час и не больше.

Я оставил мотоцикл у подъезда, в холодке, снял шлем и пошел по ступенькам наверх, но уже на третьем этаже заметил, что шаги становятся все короче, а сначала хотел одним духом взлететь. Ан нет, не получается.

В конце концов я сел на подоконник и закурил. И чего, спрашивается, психую? Ну, долго не виделись. Ну, написал тебе письмо безответное. Ну, не знаю, как у вас с этим мастером спорта, вполне возможно, что через пару минут он решит спустить меня с лестницы. Ладно, главное – приехали, цветов, правда, нет, зато купил тебе десять ананасов под Инзой, лежат они в багажнике, в компании свитера и насоса, и ждут, когда ты погрузишь в их мякоть свои зубки – тридцать один природный и еще один золотой.

Вперед?

Я спрыгнул с подоконника и пошел наверх. Четвертый этаж… пятый… На конечной ступеньке вытянул руку – и сразу на звонок, чтобы не передумать.

До-олго названивал. Знаю, какая ты дрыхалка, поэтому налегал на кнопку минуты две, но в квартире оставалась тишина. А казалось, все предусмотрел: и время в пути, и что приеду во вторник, тебе ко второй паре, и прочие мелочи. Оставался, конечно, процент на непредвиденное, но я не принимал его всерьез. Сим-карту ты, видимо, поменяла, даже Ева не знала твоего нового телефона. Две недели назад она вдруг ушла на заочку, вернулась в Лебяжий и оттуда сама позвонила мне. А зачем звонила, я так и не понял.

Пришлось звякнуть к соседу справа, и дверь тут же распахнулась. Незнакомая, сырая еще после ванны татарочка: длинные черные волосы по плечам, прилипший к телу халат, а в руке массажная щетка.

Я поздоровался и извинился за ранний визит.

– По объявлению? – спросила она. – Доброе утро. Проходите, смотрите.

– Да нет. К Ане приехал, – показал я на твою дверь, – а ее нет. Где может быть, не подскажете?

– Без понятия. Что-нибудь передать?

– Нет, ничего. Извините. – А когда она закрылась, позвонил к тебе еще раз сто и вызвал лифт. А если ты сменила квартиру?

Внизу, в почтовом ящике, что-то лежало. Нехорошо, ай как нехорошо поступает этот тип, думал я о себе, отпирая дверцу сохранившимся на связке ключиком и прислушиваясь к чуткой тишине подъезда. В ящике была открытка. Знакомый Евин почерк – Боже мой, Ева, легка на помине!