Денежки таяли, как пороховой дым. Скрепя сердце, я уже свыкся с мыслью, что скоро придется расставаться с «Ямахой». Надо было ехать в Приволжск выкручивать новый паспорт, а заодно и докумены на мотоцикл, но прежде хотелось раз и навсегда покончить с основными московскими делами. Да и тебя я боялся оставить одну, пока ситуация с «Анкерманом» не разрешится. Кто знает, чего от них ждать.
Я позвонил в Видное хозяину моей бывшей хаты узнать, как дела. Мохов был предельно краток.
– Как пришли, так и ушли, – сказал он про «Анкерман». – Два мужика, один с фингалом. Я сказал, что ты здесь уже не живешь. Все дела.
– Пожар, говорят, во дворе был? – сподвигнул я его на тему номер два, но Мохов и тут отделался минимум слов:
– Иномарку подожгли. Но затушили. Своим ходом ушла. Сам-то как?
– Нормально.
– Ты за два месяца заплатил, так что комната еще за тобой.
– Спасибо, Михалыч.
– Давай, пока!
С Гансом поговорить мне долго не удавалось. Заслышав мой голос, он сбрасывал звонок, и после десятого раза я плюнул на эту затею. Но он вдруг сам позвонил среди ночи, пьяненький и потому смелый. Тебя как раз не было; я лежал и глядел в потолок.
– Чего звонил, Андрей? – спросил он слегка чумовато – типа «а чего это вы тут делаете?» – Смотрю, на телефоне звонки от тебя висят… Сим-карту, что ли, поменял?
– Встретиться надо бы, – сказал я. – Поговорить. С долгами рассчитаться.
– С какими долгами, что за жесть? – Он не знал, насколько я просекаю ситуацию с «Анкерманом», и потому вел разговор втемную, на ощупь. – Кто кому из нас должен, Андрюх?
– Что же ты, Ганс, сдал меня волкам, а? – не выдержал я. – Ведь мы же с тобой сколько лет под одной крышей прожили – неужели забыл? Что же ты как шалашовка какая-то стал?.. Про Анну вообще молчу – ее-то зачем впутывать?
По правде говоря, мне было его жалко. Если бы он ушел в глухой отказ, или стал оправдываться, или сам в ответку на меня наехал – было бы проще. А он просто вибрировал и отделывался какими-то междометиями, полными дебилизма. Как же неважно он должен себя чувствовать и с этим чувством жить, улыбаться, дела делать, по телефону вот со мной разговаривать. Да, изменился Ганс, ничего не скажешь. А ведь мы с ним и отмахивались не раз спиной к спине, и не одну машину угнали, и как-то под Новый год, помню, накололи на предплечьях друг другу:
– Сколько тебе платят работодатели, Ганс? – спросил я.
– Чего-чего? – Он начал, наконец, собираться в прежнюю кучу. – Ты фильтруй базар, ладно?
А чего я такого сказал?
– Часов в девять давай пересечемся, – предложил я. – Скажи куда – я подъеду. Можешь и братву свою взять, если она у тебя выписалась из больницы. Поговорим, пивка попьем. От Фомичева отстань – у меня его перевод завещания, и я тебе его подарю. Сегодня же подарю, не нервируй ты старика.
– Да я сейчас уезжаю, – вяло сказал Ганс. – Недели на две из Москвы. Приеду – встретимся.