Тайна «Утеса»

— Да, — улыбнулась Памела, но лицо ее все еще было грустным — видно, история Мередитов не шла у нее из головы.

— Подумать только, — проговорила она, — каково ребенку потерять такую мать и остаться с убитым горем стариком. Интересно, представляет ли себе Стелла, что такое счастье?

Вот, значит, что мучает Памелу! Ее девичество было омрачено капризами старика отца, она так страдала и жила в таком нервном напряжении, что теперь все в ней восставало при мысли, что Стелла испытывает то же самое.

— Ну что ж, — сказал я, — не исключено, что тут можно чем-то помочь.

Она сухо ответила:

— Но мы, вероятно, встретим препятствия.

Я усмехнулся, вспомнив спортивные игры нашего детства.

— Ну, положим, в беге с препятствиями ты ведь Всегда выигрывала!

— «Детская» звучит нелепо, — сказала вдруг сестра. — Придется называть ее «желтая комната».

— Попробуем.

Но сам я был готов держать пари, что комната так останется «детской».

Лиззи шествовала по коридору, неся дымящееся блюдо. Я принюхался и ощутил аромат, знакомый по давно ушедшим в прошлое праздникам, когда она нас баловала.

— Сырное суфле! — воскликнул я.

— Оно самое, — радостно отозвалась Лиззи. — И быстренько беритесь за него, не то я опрокину его на себя.

Завтракали в гостиной. Занавески были подняты Лиззи вся лучилась, когда мы уселись за стол, залитый солнцем. Театрально взмахнув рукой, она открыла крышку.

— Вот теперь, — заявила она, — можно сказать, что мистер и мисс Фицджералд у себя дома.

Глава IV

СТЕЛЛА

Для каждого писателя любое занятие, не связанное с его иссушающей мозг профессией, представляется приятным бездельем. Я устроил себе праздник, превратил оранжерею в столярную мастерскую и трудился там, как каторжный, орудуя пилой, рубанком, стеклорезом, кистями и красками, я отрывался, только чтобы поесть, выспаться и искупаться. В детской стрекотала швейная машинка Памелы. В альковах и в углах вставали шкафы и появлялись полки. Мы еще никогда так не наслаждались жизнью. На десятый день после моего приезда «Утес» внезапно превратился в жилой дом. Переходный период закончился, когда мы укрепили на лестнице последний прут. Чтобы полностью насладиться достигнутым, мы вышли из дома и снова вошли в парадную дверь. Это был самый очаровательный на свете холл. Синий ковер, ажурные, мерцающие, словно сапфиры, соцветия дельфиниумов, отливающие то синим, то розовато-лиловым, и просвечивающая сквозь них слоновая кость стен и лестницы. Солнце, заливавшее холл через полукруглое, как веер, окно над входной дверью, играло на старинных часах, на медных шарах и на металлической грелке, оставшейся нам от прежних хозяев.

— Как могло случиться, что такой дом столько лет пустовал? — спросила Памела, ни к кому не обращаясь.