— Ицхак, разумеется, не принял меня с распростертыми объятиями. Он посоветовал мне возвращаться и еще раз уверил в том, что все будет хорошо. Никакие уговоры на него не действовали. Я говорил, что знаю, какой информацией он располагает, предупреждал, что любое действие повлечет за собой катастрофу. Но все было напрасно. Я злился, угрожал, говорил, что если он сейчас же не соберет вещи и не поедет со мной, то ему придется расстаться с жизнью. Но «комиссар» только качал головой. По возвращении я узнал, что Ицхака застрелили в номере отеля. Застрелили из пистолета, модель которого совпадает с моделью моего табельного оружия. И, что еще хуже — застрелили через час после того, как мы расстались. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев — все было сработано очень чисто. Командование решило не отменять операцию, но противник уже был настороже. Думаю, о том, что было дальше, говорить не стоит.
— Да, невесело, — резюмировал Гилад. — Тебе повезло, что ты остался при погонах и на свободе…
— Это еще не конец, — продолжил Константин. — После того, как я стал главным подозреваемым, проходящим по этому делу, к нам попала кассета с записью нашего с «комиссаром» разговора. Никто до сих пор и понятия не имеет, откуда взялась эта кассета, но важен сам факт — на ней были доказательства моей вины. Можно было сказать, что такое оружие есть не только у меня, а то, что я был у «комиссара» тем вечером — это совпадение. Но вряд ли можно было отрицать тот факт, что один из собеседников угрожал другому. Контекст происходящего был известен только мне и Ицхаку, а вне контекста все выглядело как угроза. Что ни говори, а фраза вроде «собирай вещи, или живым ты отсюда не уедешь» звучит не двусмысленно. Узнай я, кто принес эту кассету, я бы перерезал ему горло, но «доброжелатель» решил остаться неизвестным. Я провел семь незабываемых суток в тюремной камере и отправился под трибунал. Трибунал решил освободить меня и передать мне работу с группировкой. Мне предстояло выяснить и то, как с ней связано убийство «комиссара», и кто это сделал, и зачем. Вот поэтому-то мы и собирали информацию почти год, лейтенант. Для того чтобы не ошибиться во второй раз.
Гилад потрепал волосы, еще раз глянув на экран компьютера, и посмотрел сначала на Константина, а потом на майора Толедано.
— Интересно, кто же этот «доброжелатель», — сказал он. — Держу пари, главного аналитика он не любил.
— Я долго думал над этим вопросом, но к конкретным выводам не пришел, — ответил Константин. — Если честно, не представляю, откуда в комнате могло взяться подслушивающее устройство. «Комиссар» всегда тщательно проверял номера отелей. У него была паранойя на этой почве.
Молчавший до этого Боаз сделал предостерегающий жест и приложил палец к уху, поправляя наушник.
— Слушаю, — сказал он. — Что? Как?! Ведь мы знали, где будет охрана! — Он опустил голову. — Я включаю громкую связь. Капитан здесь. Опишите ситуацию.
Константин подсел к телефонному аппарату, выкладывая на стол уже ненужный наушник.
— Докладывайте, сержант.
— У меня плохие новости, сэр, — отозвался на том конце провода женский голос. — Я бы даже сказала, очень плохие. Мы потеряли Мустафу. Он ушел с охраной. Вероятно, вышел через одну из дверей, о которой нам не было известно.
— Вы представляете, куда он мог направиться?
— Нет, сэр. Он пересел в другую машину, его личный автомобиль на стоянке отеля. Охранники клянутся, что никого не видели. Какие будут указания?
Константин поднял голову и посмотрел на майора Толедано.
— У нас слишком мало людей, — сказал тот, — рисковать нельзя. Отбой. Ума не приложу, как такое могло получиться! Мы оцепили все выходы! Он ведь не мог
Капитан Землянских устало вздохнул и потер виски.
— Сержант, — обратился он к собеседнице, — красный код. Возвращайтесь.
— Так точно, сэр.
— Ну и дела, — сказал Боаз, глядя на то, как Гилад выключает компьютер. — Черт возьми, я был уверен в том, что на этот раз все пройдет хорошо! Я уже высказывал предположение, что кто-то регулярно докладывает Мустафе о происходящем тут. Таких совпадений не бывает.
— Хватит, майор, — ответил Константин. — Мы прекрасно поняли, что вы недовольны. — Он приложил руку к груди. — Своими причитаниями вы действуете мне на нервы, и у меня болит сердце.