— Ах, да, — понимающе произнёс Никита.
— Как там Влад?
— Его жизни ничего не угрожает.
— То есть? — замерев, спросила я. — Шимов что, ещё в больнице?
— Говорят, через пару дней выпишут, — поспешил успокоить меня Никита. — Мне сказать, что ты звонила?
С ответом я помедлила.
— А можно…можно мне его навестить?
Кольцов тоже помедлил.
— Я узнаю.
По тону я поняла, что Кольцов собирается узнавать не у врачей, а у самого Шимова.
Судья сегодня была не в духе. Впрочем, не одна она. Сегодня слушалось дело о внуке, убившем своего родного дедушку за пенсию.
Молодой парень, довольно приятной с виду наружности, казалось, до сих пор не понимал, в чём его вина. Ему, видите ли, нужны были деньги, а вредный дед отказывался поделиться пенсией.
Поймав взгляд Евсеева, я поняла, что адвокат еле сдерживается, подчиняясь рамкам профессиональной этики.
После таких дел устаёшь страшно. Я знала, что Матюшин — прокурор — пойдет домой, где его ждут жена, три дочки и вкусный ужин, Нина Ивановна поедет на дачу и будет весь вечер сидеть возле печки с мужем и котом Тимкой, а Евсеев отправится в свой офис любоваться оригиналом Мантисса. Для него веру в прекрасное человечество возвращало изобразительное искусство. Саша Евсеев терпеть не мог ни театра, ни оперы. А вот в картинах он разбирался. Было дело, однажды мы случайно встретились в Москве, и Евсеев устроил фантастическую экскурсию по Третьяковке.
Вернувшись во время перерыва в приёмную, я заметила на мобильном два пропущенных звонка с высвеченным номером Кольцова. Я нажала кнопку вызова.
Никита снял трубку практически мгновенно.
— Я пытался тебе дозвониться.
— Извини, я была на процессе.
— Я так и понял. — Никита откашлялся. — Я спросил Влада насчёт тебя.
— И?