«Нет времени! Пусти!»
И Дэн подчинился, отошел на задний план…
…Костяная рукоять легла в ладонь приятной, давно знакомой тяжестью. Стальное лезвие вспороло сначала серое пепельное марево, а потом истлевшую плоть. С сухим хрустом треснули почерневшие кости, яростно оскалился череп.
— Ты не посмеешь! Ты не сможешь убить меня дважды!
Не слушать, не отвлекаться. Провернуть лезвие так, чтобы уже наверняка.
«Митенька, мне больно…»
Маша смотрит на него с укором, а на ее белоснежной сорочке расплывается кровавое пятно.
«Что ты делаешь, папочка?»
И вот уже не Машеньку он убивает, а Анютку.
«Дедушка, мне нечем дышать».
Лиза смотрит жалобно, с мольбой. Тонкие пальчики беспомощно скользят по лезвию ножа.
«Посмотри на меня, Сашенька! Тебе не будет больно».
Лицо правнучки, самой маленькой, самой любимой его девочки, под толстым слоем воды. Сашенька не хочет умирать…
«Это не они! Слышишь ты меня?!» — Голос злой, настойчивый, прогоняет наваждение, сдергивает с истлевших костей пелену морока.
Это не они! Всем весом он наваливается на рукоять.
— Не смейте! Я вас уничтожу! — В голосе Чуда, всегда уверенном, всегда самодовольном — паника. Это хорошо, это значит, они на правильном пути.
— Мне кажется, вот это пригодится! — Теперь перед лицом врага он не один. Три мальчика, отчаянных, благородных, не по годам решительных, смотрят на него сверху вниз. В руке одного из них, толстого и неуклюжего, кисет с порошком из гарь-травы. Второй, долговязый, длинноволосый, высекает огонь, а третий смотрит на него, как на старого друга.
— Давай сделаем это, Санька! — говорит с улыбкой.
Гарь-трава вспыхивает белым пламенем, просыпается огненным дождем на старые кости, вырывает отчаянный крик из несуществующего горла. Чудо умирает во второй раз, на сей раз навсегда, и в душе, измученной, истерзанной, наконец-то воцаряется покой. Все, он отдал долги, довел начатое до конца, спас последнюю из своих девочек.
Сашенька безмятежна, как в детстве, много лет назад, смотрит на него ясным взглядом, и во взгляде этом узнавание.