— Он очнется, и я сразу уйду. Если только его жена не приедет раньше. Я все понимаю, Гальяно, меня не должно быть здесь. Это из-за меня он едва не погиб, но по-другому я не могу… Понимаешь?
— Не понимаю! Я ровным счетом ничего не понимаю. Это что, новое поветрие? Сначала сбежала Ангелина, теперь ты… Зачем тебе уходить, когда вы с Дэном наконец нашли друг друга? Он любит тебя. Елки, да он искал твою могилу все эти годы, думал только о тебе. Ты там совсем того… В этой своей Америке?! Уйдет она! Да поговорите вы сначала по-человечески! В глаза друг другу посмотрите!
— Он женат…
— Он женат! И это говорит мне специалист по добыванию информации! Очнись, Ксанка! Твоя информация устарела. Они разводятся. И знаешь, почему? Потому что все эти годы он любил только тебя. Считал тебя мертвой и все равно продолжал любить. Если только ты… — Гальяно замолчал. — Если только все это зря и твое сердце занято.
Ему нужно было открыть наконец глаза, дать понять, что в комнате они больше не одни, но не хватило решительности. Наверное, впервые в жизни…
— Да, мое сердце занято. — Голос Ксанки упал до шепота.
Вот и все, глаза можно не открывать…
— Оно занято вот уже тринадцать лет.
— То есть ты тоже того?! — По голосу было понятно, что Гальяно улыбается от уха до уха.
— То есть я тоже того. А как может быть иначе?
— Это очень хорошо! Это просто замечательно! Обожаю, понимаешь ли, воссоединять влюбленные сердца! Дэн, братан, открывай глаза! Я же вижу, что ты очухался. Нечего филонить, тут барышня тебя ждала аж тринадцать лет!
Тринадцать лет…
Он накрыл рукой Ксанкину ладонь и только лишь потом открыл глаза.
Больничная палата была залита солнечным светом, в настежь распахнутое окно врывался свежий ветерок. Жара спала. На широком подоконнике, беспечно болтая в воздухе ногами, сидел Гальяно. Он смотрел на них с Ксанкой строго и ласково одновременно, как на неразумных детей.
— Здравствуй, Дэн. С возвращением. — Сейчас, без темных контактных линз, с синими-синими глазами, с тем особенным, только ей одной присущим выражением лица, она больше не была холодной Алекс, она была его Ксанкой.
— И тебя… С возвращением.
Нужно было сказать что-то особенное, что-то такое, от чего все сразу станет на свои места и сердечная боль наконец отпустит, а у него никак не получалось. Сколько лет он представлял себе, какой могла бы быть эта их встреча, придумал столько нужных и правильных слов, а когда дошло до дела, растерялся.
Ксанкины пальчики под его ладонью вздрогнули, и Дэн испугался, что она уберет руку или вообще уйдет, как и собиралась, но она поступила иначе.
— Ты все слышал? — Ее лицо было так близко, что белые волосы щекотали Дэнову щеку. — Ты слышал, что я сказала?
— Да. И я слышал, что сказал тебе Гальяно. — Со стороны окна послышалось деликатное покашливание. — Я скучал по тебе, Ксанка. Ты даже представить себе не можешь, как мне тебя не хватало.