Розовощекий почесал затылок.
— Ну, типа да…
— Ну, вот и я тоже. Только не «типа…» Кирилл… — я замер на секунду, благо, тут же сообразив добавить отчество, — Петрович.
— Леха.
Он пожал мою руку. Другие парни наблюдали за нами все с той же настороженностью.
— Леха?..
— Литвиненко. 11-А.
— Будем знакомы, — я окинул взглядом других ребят, все еще не решавшихся достать в моем присутствии сигареты, и усмехнулся. — Что, ждете, когда я начну вас отговаривать портить свои легкие?
Их глаза округлились.
— Делать мне больше нечего, пацаны. У вас свои головы, которые, по идее, должны думать. Но вот если вас тут засечет директриса… В общем, сами в курсе, не маленькие. А она сейчас как раз собиралась уезжать в город на совещание.
Мы еще постояли пару минут, пока другие не осмелели настолько, что назвали мне свои имена, а потом разбрелись кто куда. Я шел позади Лехи, наблюдая, как медленно, вразвалочку, он поднимался на крыльцо центрального входа, как отпустил оплеуху пробегающему мимо пятикласснику. Он — хозяин этой территории. Интересно, многие ли чувствуют себя здесь настолько расслаблено?
Я снова углубился в чтение несметного количества методик, а потом начал набрасывать план своей первой классной беседы. В какой-то момент положил голову на спинку кресла и прикрыл глаза. О, как живы были в моей памяти пафосные речи моей классной руководительницы Жанны Карловны! Я не верил ни одному ее слову. Все, что она говорила, пролетало мимо ушей, а особенно — ее любимая тема патриотизма, невероятно сложная для адекватного восприятия, и подобные — о любви к ближнему, к природе, к труду. В ее устах все эти вещи, важность которых понимаешь только пройдя определенную «школу жизни», звучали как-то кощунственно, пусто, неинтересно. Сейчас, спустя шесть лет после выпуска, Жанны Карловны в нашей школе уже не было. Но я уверен, что и сейчас никто здесь не пытался поговорить со школьниками, не прибегая ко всевозможным мудреным педагогическим методам. Это и вправду тяжело — просто поговорить, просто выслушать. Какое-то время я просидел с опущенными веками, напряженно перебрасывая в голове мысли о будущем классном часе, но потом коротко выдохнул и решил для начала расспросить выпускников о том, что интересовало их в первую очередь. О том, куда себя деть после школы.
Седьмой урок — как раз то время, когда меньше всего хочется учиться. Я уселся за учительский стол еще на перемене, сделав вид, что копаюсь в своих записях, в то время как украдкой рассматривал учеников. 11-А ничем не отличался от моего класса. На первый взгляд не было заметно ничего демонического, что так пугало Веру Михайловну, но вряд ли они покажут себя во всей красе сразу же при знакомстве.
Звонок прозвенел быстрее, чем положено, но я не сдвинулся с места, ожидая, пока они рассядутся по местам и прекратят обмениваться шуточками и колкостями. Я поднялся и, стоя лицом к ученикам, подавил жгучее желание пересесть на заднюю парту, чтобы не быть магнитом для тридцати пар глаз.
— Привет. Меня зовут Кирилл Петрович Сафонов. Я психолог и теперь работаю в нашей школе, — я сделал паузу и улыбнулся. — Семь лет назад я сам ее закончил. А теперь, пока вы высчитываете, сколько мне сейчас лет, я сообщу только то, что не собираюсь надолго вас задерживать. Просто хотелось спросить, как у вас дела.
— Нормально! Можно сваливать?!
Я не сомневался, что первым со мной заговорит именно Леха.
— Обычно сваливают мусор в кучу, — ответил я, усевшись на край учительского стола. Девочка на первой парте удивленно захлопала ресницами, на лицах мелькнули легкие усмешки.
— Угу. Типа подколол, — Леха завел руки за голову и откинулся на спинку стула.
— Ну, вообще, я собирался спросить, как ваши дела, как настроение, потому что, возможно, не все понимают, что значит учиться в выпускном классе.