– Ты им рассказала?
– Нет, они узнали сами. Не так давно… Я провинилась, отец меня ударил. Он бил меня и раньше, но так сильно – никогда. Я не всегда могу это контролировать. Если мне угрожает опасность, я отвечаю…
– Что ты сделала?
– Почти то же самое, что с палкой. Я метнула в него ножом. То есть нож сам полетел. Он воткнулся отцу в руку. Было очень много крови…
– Поэтому ты здесь? Они боятся оставаться с тобой?
– Отец кричал, что я чокнутая психопатка, что у меня порченая кровь и мое место в психушке. Знаешь, он уже показывал меня психиатру, в прошлом году возил в НИИ психиатрии. Мне даже выставили какой-то диагноз, наверное, не слишком серьезный, если я до сих пор не в дурдоме. – Она невесело усмехнулась, а потом продолжила: – Мама отца как-то уговорила, предложила компромиссный вариант: они улетают за границу, я остаюсь жить у тетки.
Компромиссный вариант! Бросить дочку одну в такой сложной ситуации. Господи, что же у нее за родители?!
– Я почти научилась этим управлять. – Ксанка говорила очень тихо. – Если крепко-крепко зажмуриться, если читать про себя сто двадцать седьмой сонет Шекспира…
– Почему сто двадцать седьмой сонет? – Дэн улыбнулся.
– Не знаю. Просто он мне нравится. Я однажды попробовала, и у меня получилось.
– Тогда, на реке? Когда ты потеряла свой ключ?
– Да. Я боялась вам навредить. Вы нравились мне. Ты нравился…
– Ты мне тоже нравишься. Очень… – Он не кривил душой. Впервые в жизни девушка нравилась ему так сильно и так отчаянно, что перехватывало дыхание.
Она долго всматривалась в его лицо, а потом впилась в губы поцелуем, отчаянным, совсем не детским, совсем не целомудренным. И то, что они сделали потом, не являлось целомудренным, но было необходимо им, как воздух. Их взрослая жизнь родилась под сенью старого леса, на прохладной, присыпанной иглицей земле. Она была отчаянно восхитительной, с горько-соленым вкусом нежданного и запретного счастья. С дымными смерчами, развевающими Ксанкины волосы, с яркими вспышками радости от взаимного узнавания. Кто бы мог подумать, что так бывает…
… У калитки их ждал сюрприз. Вернее, сразу три сюрприза. Прямо на траве сидели Гальяно, Матвей и Туча, живые и, по всему видать, здоровые. Появление Дэна и Ксанки они встретили радостными воплями, даже Туча смущенно улыбался. Дэн почувствовал, как напряглась Ксанка, покрепче сжал ее руку. Эти ребята – его друзья, и они должны знать.
– Моцион совершали? – Гальяно вскочил на ноги, отвесил Ксанке поклон.
– Купаться ходили. – Дэн пожал протянутую руку, похлопал Матвея по плечу, улыбнулся Туче. – А вы, как я посмотрю, уже в строю!
– Банальное отравление! – усмехнулся Матвей. – Клизмы, капельницы, промывание желудка – и вот мы уже как новенькие! Соскучился, друг?
– Не то слово! – И снова Дэн не покривил душой, этим троим он был рад просто несказанно. – Суворова тоже отпустили?
– Задержали, – не без злорадства сказал Гальяно. – Наверное, больше всех слопал огурцов. Пару дней можем спать спокойно. А вы, я гляжу, подружились? – Он многозначительно улыбнулся.