Вот и утро. Я действительно чувствую себя хорошо, как и обещала вечером Майклу. Но моё главное ощущение – злость. Злость на этот благополучный мирок, спокойствие которого держится на тихих гнусностях, вроде той, которой меня подвергли вчера в аэропорту, и этакой невинной жестокости, с которой местные подонки убили Али. Злость распирает меня, переполняет, требует выхода, угрожает вырваться наружу и затопить весь мир. Надо взять себя в руки. Вот я делаю зарядку, принимаю душ, переодеваюсь – и уже готова. Завтрак будет, но чисто символический, чтобы желудок не жаловался на невнимание: немного зелени, яблочный сок – и хватит.
Когда я заканчиваю одеваться, слышен неуверенный стук в дверь. Я открываю и вижу Майкла. Он осторожно целует меня в щёку, словно проверяя, жива ли я, не разваливаюсь ли от прикосновения. Однако мне в любом случае не до поцелуев.
– Анна, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он голосом, полным сомнения.
– Отлично! – коротко бросаю я и пытаюсь улыбнуться. – Пошли завтракать!
– Может, откажемся от танца?
– С чего вдруг?
В воздухе повисает молчаливая реплика моего любимого: «Но ты же больна!» Только идиот не видит, что я здорова, как лошадь, и готова танцевать хоть марафон.
Мы спускаемся в ресторан, и я вижу Махмуда. Прилетел, голубь наш ближневосточный.
– Добрый день! – обращаюсь я к нему по-арабски. Раз он всё равно в курсе моих языковых познаний, нечего комедию ломать. Он ни единым движением мускулов лица не выказывает удивления моим познаниям в арабском, напротив, сразу переходит к делу:
– Анна, тебя вчера обыскивали в аэропорту?
– Да, – мне некогда удивляться его информированности, сам объяснит, если захочет.
– Нашли что-нибудь незаконное?
– Нет, разумеется. Разве они могли найти что-либо такое?
– А как объяснили свои действия?
– Сказали, что ошиблись.
Этот осёл отстанет когда-нибудь от меня? Ещё минута в его обществе, и я продемонстрирую своё знание арабских ругательств.
– Ты видела, как погиб Али?
– Да.
Меня ничуть не удивляет, что шеф моментально перескочил с одного происшествия на другое. Я сама, если бы рассказывала про вчерашние события, поступила бы так же. Ничего другого примечательного вчера не произошло.
– Что с ним случилось?