Игра киллера

22
18
20
22
24
26
28
30

– Характер киллера. – Джо минуту обдумывал, а потом сказал: – Нельзя позволить себе иметь воображение. Нельзя думать: а не будет ли этот парень отстреливаться? А меня не поймают? А нет ли охоты за мной? И конечно, самый главный вопрос: а правильно ли я поступаю?

Мэйзи посмотрела на него:

– Но ты ведь задавал себе этот последний вопрос?

Наступило молчание, и Джо услышал стрекот далеких сверчков и цикад, как неприятное воспоминание.

– Ага, – ответил Джо после еще одной минуты неловкого молчания. Думаю, так я и начал терять былую хватку. Воображение – цепи на ногах. Ну его к черту.

Мэйзи глядела на затянутое ночное небо, и глаза ее заволокло горько-сладким воспоминанием.

– Знаешь, что самое смешное? В латиноамериканском квартале оно необходимо, чтобы выжить.

– Как это?

– Приходится представлять себе. Постоянно. Представляешь себе, кто ждет тебя за углом, человек не того цвета кожи, не с той татуировкой. Представляешь себе, как распарывается ткань мира. Представляешь, как тебя убивают. Чувство. Облегчение. Ага, это каждый себе представляет. Облегчение, когда достигнешь наконец стены.

И они снова замолчали.

И Джо выглянул еще раз вниз на улицу, на темные фасады магазинов, на «ниссан», стоящий в неоновом свете «Эванджелин Инн», и подумал о том, что сказала Мэйзи. Он вообразил, как это будет – сдаться и принять смерть от пули стрелка. Многие его цели за долгие годы находили этот покой за секунду до того, как Джо вышибал им мозги. Смирение с судьбой. Джо глянул на оружие, лежащее на толе крыши, поблескивая в темной дымке черными клыками доисторической твари, бесцветно-чистое и полированное, готовое к ритуалу, и Джо, наконец, подумал о нерожденном ребенке. И понял, что никогда не сдастся.

Никогда.

– Надо бы поспать, – пробормотал Джо и оглянулся, мигая. Он понятия не имел, сколько же времени он думал, пока не посмотрел на Мэйзи.

Она спала у него на груди сном младенца.

– Сон нам не помешает, – прошептал он, неизвестно к кому обращаясь.

* * *

Дело шло к рассвету, болотистый воздух уже синел и стихал, когда Олдис Хэкмор наконец-то сообразил, что это были за черные пятна.

– Да будь я черножопым кретином!

Тощий седоватый ночной менеджер «Эванджелин Инн» ткнул окурок сигары в дешевую фарфоровую пепельницу – статуэтку девушки с обручем. Уже два часа Хэкмор сидел в душном и тесном вестибюле, почесывая себе гениталии, перекладывая папки и пялясь сквозь немытое стекло вестибюля на старый «ниссан» и пытаясь понять, что это за россыпь дыр над задним колесом. Дело было в том, что когда эта мексиканка еще заполняла листок, у Хэкмора закралось подозрение. Настолько, что он даже не мог заснуть. Что-то странное было в этой шлюхе, как-то странно застеснялся ее парень, что даже не зашел в вестибюль. Хэкмор мельком видел, как этот тип поднимается по лестнице, когда мелькнула оранжевая роба, и почему-то во рту у менеджера появился мерзкий вкус. А теперь, когда ему стукнуло в голову, что это за черные точки, у него засосало под ложечкой. Хэкмор теперь был чертовски уверен, что в гостиницу нагрянула беда.

Он слез с табуретки и зашлепал к входной двери.

Предрассветный холод щекотал потную шею, и Хэкмор запахнул куртку, подходя к машине. Так он и знал. Черт бы их всех побрал. Дыры. Черт возьми! Он присел возле шины и провел мозолистым пальцем по крылу, ощупав вздувшиеся в металле дыры с рваными краями.