– Если этот паразит еще жив, он сейчас будет мертв! – рявкнул Марион, вставая на ноги.
Лицо его дернулось-гримасой, когда он встал на растянутую ногу и нагнулся подобрать «магнум». Проверив, что револьвер заряжен, он взвел курок и проглотил скопившуюся во рту кровь.
– Сейчас он у меня сдохнет!
– Погоди, Марион! Постой! – Эндрюс вцепился в застежку пояса. – Давай я кого-нибудь позову.
– Оставайся здесь, – сказал Марион и захромал к главному входу, который, кажется, только один и не был охвачен пламенем. Остальное здание уже корчилось в огне. Зверь жрал. Языки пламени лизали заросшие плющом порталы, пожирая перемычки и растрескавшиеся скульптуры, спирали дыма вылетали из разломов стены, как гневные призраки.
– Марион, подожди! А, черт!
Эндрюс наконец расстегнул ремень и распахнул дверь.
И застыл рядом с машиной, скорчившись за дверью и глядя, как Марион входит в ад. Широкая фигура его исчезала в бликах белого каления, револьвер наготове, и при виде этого зрелища у Эндрюса зашевелились волосы. Это безумие, мать его так, безумие. Слаггер наверняка мертв. Не может человек выжить в таком взрыве. Но опять же, если Слаггер сам это подстроил, наверное, он предусмотрел и способ выжить.
Тефлоновый мужик, мать его так.
Эндрюс начал нервно дрожать, зубы чуть не застучали. Страх был осязаем. Как кулак, намотавший на себя его кишки. Эндрюс влез обратно в машину и начал рыться в отделении для перчаток. Там у него лежал «дерринджер» с коробкой патронов – для нештатных ситуаций, к которым сегодняшний случай, без сомнения, относился. Найдя револьвер, Эндрюс попытался его зарядить хотя бы парой патронов, но руки у него так дрожали, что он едва мог держать оружие. Что-то на периферии сознания орало безмолвно: «Это все подстроил Слаггер, ты, кретин. Он знает. Он знает о двойной игре, и вот почему у тебя в шине оказался гвоздь, и вот почему ты уже покойник».
Из церкви загремели выстрелы, несколько подряд, почти сливаясь.
Эндрюс выронил «дерринджер»:
– Твою мать, мать-мать-мать...
Сердце бешено колотилось, руки покрылись гусиной кожей, он схватился за кейс с картами и раскрыл его. На крышке был смонтирован сотовый телефон. Эндрюс схватил трубку и попытался вспомнить номер Центра специальных операций Палаты, но мозг вертелся пьяной каруселью, заметаемый страхом, руки вспотели и так дрожали, что он еле держал трубку. Он готов был проклясть день и час, когда связался с этим подпольным дерьмом, с мокрухой, с убийствами. О Господи, он бы мог сейчас быть адвокатом по производственным травмам и зарабатывать куда больше, сидеть с краю, пока шестерки возятся в дерьме. Но нет, ему надо было быть важной шишкой, рисковать собственной задницей ради этой гадской романтики «плаща и кинжала». Наконец он смог набрать номер – и попал в магазин «Кентуккийские жареные цыплята» в Батон-Руже.
– ТВОЮ МАТЬ!
В открытую дверь вдвинулся какой-то предмет и коснулся шеи адвоката ниже левого уха.
Эндрюс уронил телефон, инстинктивно подняв руки.
– Не убивайте меня ради Бога!
Эти слова вырвались помимо его воли.
Твердый конец ствола упирался ему в шею, вжатый в нежную плоть над яремной веной, и за шумом огня Эндрюс слышал яростное дыхание, и ощущал кого-то за своей спиной, кого-то огромного и гневного, готового к убийству.