– И с Богданом не встречались?
– Нет, – быстро ответил Чернов и отвел глаза. Кирилл покачал головой.
– Напрасно вы лжете, Игорь Павлович. Свидетели показывают, что пятнадцатого июня, примерно в десять часов вечера вы виделись с Богданом в Парке Победы и разговаривали на повышенных тонах. Вас видели три человека.
Тут Кирилл блефовал. Чернова и Тихомирова опознала только Зудина, дворник, которого удалось найти позже, видел двух разговаривающих мужчин, но опознать бы их вряд ли смог. А потом он же привлек к делу еще одну свидетельницу – одинокую пенсионерку, которая каждый вечер проводила в этом парке. Та припомнила, что мужчины, сидевшие неподалеку от нее, ссорились. А тот, что помоложе вроде бы даже грозился. Но в чем дело она не разобрала, и опознать их не сможет, так как сидела к ним спиной. Очень жаль.
Однако Чернову этих сведений хватило за глаза. Видимо, он и сам помнил, что беседовал с Богданом не в безбрежной пустыне, поэтому отпираться не стал.
– Ну, было, – смущенно произнес он. – Но это было личное дело, никак не относящееся к убийству. Если бы я мог предположить, что все настолько серьезно, то, разумеется, рассказал бы. Но наш разговор не имел никакого отношения к делу.
– Позвольте мне судить об этом, – предложил Кирилл, криво усмехнувшись. – Так о чем вы говорили?
Чернов насупился.
– О моей жене, Ирине. О Милене. Богдан орал, как потерпевший, что Ирина третирует Милену, а я мечусь от одной бабы к другой. В итоге плохо всем. Ну, я тоже не сдержался, ответил ему, что, мол, принимать советы от педрилы мне в новинку, и уж со своими бабами я разберусь сам. А он… Рассмеялся так гаденько, и сказал, что уж проблемы с педрилами мне не в первой улаживать.
– Что он имел в виду?
– Ну, во-первых, Соловьева, разумеется. Я пару раз помогал ему, когда на него подавали в суд… Улаживал дела.
Чернов нервно закурил, пуская дым в потолок. Кирилл поймал себя на мысли, что на кухне уже давно не слышится никакого шума, а вот на полу видна неясная тень. Милена определенно интересовалась беседой.
– А, во-вторых? – спросил Кирилл. Чернов дернулся, словно от удара.
– Что, во-вторых? – прикинулся он непонимающим.
– Ну, вы сказали: «Во-первых, Соловьев». А что, во-вторых?
Чернов сморщился, затем махнул рукой.
– А, неважно теперь, тем более, что все равно ничего не было. К сыну моему приставал в институте преподаватель истории. Мне пришлось вмешаться и добиться его увольнения. История получила огласку, даже в газетах писали, что сын известного бизнесмена не то отвергает, не то принимает ухаживания пожилого педераста-учителя. Мне даже пришлось один раз скупить весь тираж, чтобы история не пошла дальше, а журналисту, раскопавшему эту историю заткнуть пасть баксами.
– Богдан угрожал, что расскажет об это всем?
– Да нет, просто по хамски себя вел. Я толком даже не понял, чего он хочет. Вроде бы я не должен был бросать Милену одну в Египте, надо было плюнуть на дела и остаться с нею, но я-то не мог этого сделать. Вот по этому поводу он разорялся больше всего. Я в долгу не остался и посоветовал заниматься своими делами. На этом мы и распрощались. Мне даже показалось, что он с катушек слетел. У него просто истерика была. Лицо белое, а губы синие. Я потом, когда домой поехал, вспомнил, что у него вроде бы сердце неважно работало, Милена рассказывала.
– Больше вы ни о чем не говорили?