Три богини судьбы

22
18
20
22
24
26
28
30

В эту самую минуту полковник Елистратов, прибывший во двор института Склифосовского следом за злополучной «Скорой», уже звонил на Петровку. Оперативники подняли с асфальта растерявшую все свое добро Анфису, насмерть испуганная, она еще не могла говорить. Вокруг раненых автоматчиков хлопотали врачи.

…Катя заперла кабинет и решительным шагом двинулась «выполнять задание». На втором этаже Главка возле дежурной части она увидела…

– Опять ЧП? В каком районе?

– Москва помощи просит, только что объявили по городу план «Вулкан», – на ходу застегивая кобуру, ответил Кате на ее праздный вопрос сотрудник управления по борьбе с экономическими преступлениями, дежуривший в этот тихий июньский вечер по Главку «от руководства». – Сейчас по рации передали – тот подонок, что людей на Арбате расстрелял, по пути в больницу сбежал!

На Малой Бронной не слышали в этот вечер ни автоматных очередей, ни стонов, ни милицейских сирен.

В просторной спальне, которую когда-то занимала великая Саломея, на широкой постели под алым бархатным балдахином громоздились чемоданы и ворох одежды, вытащенной из гардеробной. Спальню, как и кабинет, после смерти матери занимала Августа – средняя сестра-Парка.

И здесь тоже висел портрет Саломеи, не такой парадный, как там, внизу, не такой огромный, но гораздо более пикантный. Великая Саломея была изображена, как и ее еще более великая библейская тезка, пляшущей танец Семи покрывал. И на портрете на ней оставалось только одно, последнее – седьмое покрывало из прозрачнейшей кисеи, позволявшей видеть обнаженное тело. Этот портрет появился в спальне через два года после смерти Саломеи, его нарисовал никому не известный художник, использовавший для изображения лица фотографию ясновидящей. Полуобнаженное тело же ее было плодом его фантазии. И сестрам-Паркам этот плод пришелся по вкусу.

– С визой, конечно, быстро не получится, – старшая сестра-Парка Руфина появилась в дверях спальни с еще одним чемоданом и швырнула его на кровать, – надо подумать, кому можно позвонить в МИДе… Гусеву можно было бы, но он теперь послом где-то… я забыла где… Мятлевскому? Его жена, помнишь, то и дело наведывалась чакры чистить… Но он с ней развелся, женился на балерине, совсем еще девчонке, откуда-то из Екатеринбурга, что ли… Хрен теперь поможет… Что ты делаешь? Я тебя спрашиваю, что ты делаешь?

Августа в шелковом пеньюаре сидела на постели среди всего этого хаоса. В руках у нее была ковбойская шляпа. Она надела ее и оглянулась, смотря на себя в зеркало.

– Как тебе?

– Сними, тебе не идет.

– Матери кто-то подарил, кстати, кто-то из дипломатов… наших или американских? Я помню… Она тогда впервые джинсы надела. Вот здесь. А ты помнишь?

Руфина села рядом. Белые двери спальни… Тогда еще тут не было этого ремонта, и обои… да, обои были желтые, от старых хозяев, от этого чертова журналиста или шпиона, что жил тут, на Малой Бронной, как муха в липкой паутине и держал салон под колпаком КГБ…

– Обои были желтые, а мать… да, мать впервые примерила джинсы… Какой это был год? Семьдесят восьмой? До этого она джинсы не носила – то ли комплексовала, то ли еще что, а потом как-то увидела в английском журнале фото Линды Маккартни и… Вот она стоит перед зеркалом – босая, в одних тесных джинсах, она их только что застегнула и поворачивается, оглядывая себя. И держит обеими руками свои полные обнаженные груди. И в этот момент… да, в этот момент вбегаем мы… – Руфина закрыла глаза. – Я вбегаю, и он, Тимофей, я держу его за руку…

Он такой маленький, такой юркий… шкет… Светлоголовый одуванчик… на нем ковбойская игрушечная кобура с бахромой и водяной пистолет… Там, в той комнате, слышен еще один детский голос… Это сестра… Он вырывается, визжит радостно и возбужденно и кидается к матери, упираясь головой прямо в ее грудь, и они, хохоча, падают на кровать…

А потом эта вот шляпа, ковбойская шляпа…

– Я бы не стала все так вот поспешно тут бросать и уезжать за границу, если бы не Ника, – сказала Руфина. – Согласись, что ее состояние здоровья… Чем это не предлог? Они не смогут нам отказать, если мы объявим, что хотим сейчас уехать – с целью лечения сестры. Например в Германию… Или в Швейцарию… Шенгенская виза нужна, и в три дня ее нам не получить… Ладно, подождем чуть больше. То, что они от нас хотели, мы выполнили. Я вон даже тест им какой-то сдала на ДНК, думала, кровь будут брать – нет, просто сунули тампон за щеку. Так просто все это у них, что… это даже пугает.

– Не бойся, – сказала Августа, – не бойся ничего, моя дорогая.

Она вытащила из вороха вещей красное платье – длинное, струящееся, с открытой спиной.

– Они могут прийти сюда с обыском, – сказала Руфина.