Не тронь добычу!

— При твоем образе жизни, Гусаков, в парилку надо ходить с пулеметом. А ты оружие в раздевалке бросил.

— Знать бы где упасть…

— Знал. Сколько веревочке ни виться…

— Давайте по-хорошему, мужики. Я вас перекупаю.

— Денег не хватит.

— Назови цену.

— Твоя шкура.

Когда в зал вошли еще двое, Гусаков перестал торговаться, а трое его приятелей застонали, словно им рвали зубы.

— Да-да, господа бывшие офицеры. Вы не ошиблись. Это я, — почти ласково заговорил хромой. — Как вам не стыдно? Стрелять разучились. Пьете много, пули веером летят. А пуля — не пробка от шампанского. Она должна в цель ложиться.

— Не может такого быть! — воскликнул здоровяк со шрамом на щеке. — Я в тебя весь рожок выпустил.

— Поторопился, Пащенко. Бить из автомата с десяти метров — это лишь присказка. Врага добивать надо, а не с ног валить.

— Брось, Боря. Мы даже не знали, кого нам велено убрать. Гусаков нас в Москву послал. Велел ждать в машине на пятом километре Калужского шоссе. Потом позвонил, дал адрес и велел действовать. На все про все полчаса. Когда ж там думать-то? Приехали, пальнули и смылись. Только потом поняли, что своих положили.

Гусаков хрустнул зубами и ударил кулаком в челюсть своего холуя. Тот увернулся и ответил ему.

— Может, они сами друг друга порешат, как пауки в банке? — спросил Бориса Валерий Богданов, стоящий рядом.

— В лучшем случае покусают один другого. Удары не те, глаз не тот. Шпана, а не профессионалы. Скурвились.

Возня в бассейне кончилась, как только один из бойцов дал короткую очередь по потолку. Сверху посыпалась штукатурка.

— Ну, хватит полемик, пора к делу приступать, — жестким голосом заговорил Борис, и он гулко отдавался в закупоренной кастрюле с лужей посередине. — Объявляю приговор. Бывший лейтенант Пащенко, бывший лейтенант Колобков, бывший прапорщик Терентьев. Вы расстреляли на моем дачном участке самых достойных из нас — Олега Дубенского и Ивана Трушина. О себе я промолчу. За совершенные вами деяния вы приговариваетесь к расстрелу без суда и следствия по законам-военного времени.

После его слов раздались автоматные очереди. Трое из четверых расстались с жизнью. Вода в бассейне начала багроветь.

Гусаков смотрел на автоматчиков выпученными глазами, в которых кроме ужаса ничего не осталось.

— Что, приятель, напугался? — с усмешкой спросил Богданов.