Сердце Ангела

22
18
20
22
24
26
28
30

Паренек пристроился сзади; мы пересекли Саттон-плейс и начали спускаться по ступеням к узкому парку, выходившему на Ист-Ривер.

— Хитрый трюк, — заметил я. — Взять да отрезать карманы в куртке…

— Четко срабатывает, а?

Аллея шла вдоль реки, и вода находилась футах в десяти под железными перильцами. На другом конце маленького парка седовласый мужчина в джемпере на пуговицах прогуливал на поводке йоркширского терьера. Он приближался к нам, подстраиваясь под семенящий бег пса.

— Подождем, пока этот тип слиняет отсюда, — предложил тренер. — Полюбуйся панорамой.

Паренек с глазами Христа облокотился о перила и уставился на баржу, рассекавшую течение в проливе у Вэллфер-Айленд. Тренер стоял за мной, балансируя на носках, будто призовой петух. Впереди, йоркширский терьер задрал ногу над мусорной урной. Мы ждали.

Я поднял глаза на ажурные переплеты моста Квинсборо и на застывшее в их изгибах синее безоблачное небо. "Полюбуйся панорамой". Какой прекрасный денек. Лучшего для смерти и не выпросишь, так что любуйся панорамой и не рыпайся. Спокойно глазей на небо, пока не исчезнет единственный свидетель, и старайся не думать о радужной, с примесью нефти, воде, пока ребята не перебросят тебя через перила с пулей в глазу.

Я покрепче сжал ручку "дипломата". С тем же успехом мой курносый "смит-и-вессон" мог лежать и дома, в ящике стола. Человек с собакой был уже футах в двадцати. Я перенес вес тела на другую ногу и глянул на тренера, ожидая, что он сделает ошибку. И на секунду тот отвлекся, следя за приближением владельца собаки. Этого было достаточно.

С силой размахнувшись кейсом, я ударил его в промежность. Он истошно завопил и сложился вдвое; случайный выстрел грохнул из-под куртки, пуля срикошетила об асфальт. Шума от него получилось не больше, чем от чиханья.

Йоркширский терьер натянул поводок и визгливо залаял. Я схватил "дипломат" обеими руками и опустил его на голову тренера. Он хрюкнул и рухнул наземь. Я пнул его локоть, и "кольт" с рукояткой, отделанной перламутром, запрыгал по асфальту.

— Зови полицию! — заорал я разинувшему рот джентльмену в джемпере, и в это время глазастый паренек насел на меня с короткой дубинкой в костлявом кулаке. — Эти типы хотят убить меня!

Я прикрылся "дипломатом" как щитом, и дубинка скользнула по дорогой телячьей коже. Я пнул его, — он, приплясывая, отскочил. Длинноствольный "кольт" лежал заманчиво близко, но я не мог рискнуть и наклониться. Паренек тоже заметил его и попытался отрезать мне путь, но недостаточно быстро. Пинком я сбросил пистолет в реку.

Это оставило меня открытым. Он смазал мне по шее своей тяжелой дубинкой — теперь пришел мой черед вопить. Боль вышибла слезы из глаз, я едва не задохнулся. Я как мог прикрывал голову, но паренек овладел положением. Он нанес мне косой удар по плечу, и я почувствовал, как взрывается левое ухо. Падая, я увидел, что человек в джемпере сгреб своего тявкающего пса в охапку и вопя побежал вверх по ступеням.

Я провожал его взглядом сквозь розовый туман боли, стоя на четвереньках. Голова гудела, как охваченный пламенем поезд. Паренек ударил еще раз, и поезд скрылся в тоннеле.

В кромешной тьме мигали лучики света. Грубый асфальт под моей щекой был липким и скользким. Казалось, я спал долго, как Рип ван Винкль, но открыв действующий глаз, увидел, как паренек помогает тренеру подняться на ноги.

У того выдался крутой денек. Обеими ладонями он прикрывал пах. Приятель, поторапливая, тянул его за рукав, но тренер не спешил и, прохромав ко мне, ударил прямо в лицо. "Получай, падаль", — расслышал я, прежде чем он повторил удар. После этого я уже ничего не слышал.

Я находился под водой, тонул в ней. Впрочем, это была не вода, а кровь. Поток крови нес меня, крутя и переворачивая. Я тонул в крови, задыхался. Жадно раззевая рот, я глотал сладкую кровь.

Наконец кровавый прилив вынес меня на берег. Я услышал ревущий прибой и пополз, чтобы он не увлек меня назад. Мои руки коснулись чего-то холодного и металлического. Это была кривая ножка парковой скамейки.

Из тумана донеслись голоса:

— Вот он, офицер. Это тот самый. Боже мой! Гляньте, что они с ним сделали.