Дворецкий ушел. Заметив возле ведерка со льдом пепельницу, я загасил сигарету.
— Я слышал однажды, как вы предложили дочери подсунуть мне кой-какое пойло. Вы еще говорили тогда, будто научились на Востоке искусству убеждать.
Круземарк оделил меня странным взглядом.
— Чистая работа, — бросил он.
— Убедите меня. — Я подал ему свой бурбон. — Выпейте это сами.
Он сделал несколько внушительных глотков и вернул мне бокал.
— Слишком поздно для игр. Мне нужна ваша помощь, Энджел.
— Ну так играйте со мной в открытую. Ваша дочь хоть раз виделась с Фаворитом после того, как вы его высадили?
— Ни разу.
— Вы уверены?
— Ну конечно, уверен. У вас есть повод для сомнений?
— Это моя работа — подвергать сомнению то, что говорят мне люди. Откуда вам известно, что она ни разу его не видела?
— У нас с ней не было секретов. Она не стала бы скрывать от меня подобные вещи.
— Похоже, вы разбираетесь в женщинах похуже, чем в корабельном бизнесе, — заметил я.
— Я знаю собственную дочь. Если она разок и видела его, так это в тот день, когда он убил ее. Я пригубил виски.
— Сработано — не подкопаешься, — похвалил я. — Парень с абсолютной потерей памяти, не знающий даже собственного имени, пятнадцать лет назад уходит в нью-йоркскую толпу, исчезает бесследно — и вдруг появляется ниоткуда и начинает убивать людей.
— Кого еще он убил? Фаулера? Я улыбнулся.
— Доктор Фаулер покончил самоубийством.
— Это нетрудно было подстроить, — фыркнул он.
— Неужели? А как бы вы подстроили это, господин Круземарк?