— Привет, Хилари. Кто это? — осведомился Майлз Годманчестер. — Твоя внучка?
Я только глупо улыбнулся и сделал заказ.
— Подружка из Лондона, — наконец выдавил я из себя.
— Ах ты, тихоня!
— Чертовски классная! — сказал Марти Спен.
— Ослепительная, — добавил Пол Кроуч.
— Сиськи что надо, — сказал Ронни Рауль.
Возвращаясь к столу, я чувствовал спиной их взгляды и испытывал странную гордость.
После паба Бейтман и Зуки снова зашли ко мне и прикончили бутылку водки, так что мы с Мерси легли спать только в три ночи. Остановившись в дверях моей комнаты, она сказала:
— Кажется, я немножко в тебя влюбилась.
Я лишь глупо хихикнул. Она обняла меня и поцеловала, так что я ощутил ее язык у себя во рту. Потом она оторвалась от моих губ и положила голову ко мне на плечо. Это заставило меня по-новому увидеть гравюру Бриджет Райли, которую я перестал замечать много лет назад и которая заслуживала более достойного места, чем лестничная площадка. Ее мигренеобразные наплывы очень соответствовали моменту.
— Но ты ведь не обидишься, если мы… ну, понимаешь, не станем сегодня спать вместе? — продолжила она. — Мне надо кое в чем разобраться.
— Конечно не обижусь, — ответил я.
И она пошла спать.
На следующий день я чувствовал себя абсолютно больным: у меня уже давно не было повода так поздно ложиться, да и спал я к тому же плохо. Когда я спустился на кухню, было уже почти одиннадцать. Мерси включила приемник на подоконнике, настроенный на музыкальную волну, и из него патокой сочился мягкий рок.
Мы пошли гулять по дорожкам для верховой езды. Я показал ей, где раньше пролегала железная дорога, где располагались садки для рыбы и загоны для кроликов, назвал несколько видов деревьев и один полевой цветок, оставшийся после гербицидов.
Ей все нравилось.
— Хилари, — сказала она.
— Да?
— Это очень серьезно.