– Это пока вопрос старшего товарища или уже допрос прокуратора?
– А ты как хотел бы?
– Первое предпочтительнее.
– Тогда считай, что вопрос.
– Тогда убери этого человека, что сидит в темной одежде там, за колонной, с пером в руках.
Прокуратор удивленно посмотрел на Сотника:
– Ты стал гораздо лучше видеть, старый вояка. – И, не поворачивая головы назад, громко произнес: – Оставь нас.
Человек в темной одежде тихо поднялся из-за колонны и бесшумно удалился.
Пилат продолжал вопросительно смотреть на Сотника. Тот неожиданно улыбнулся доброй, непривычной на его лице улыбкой.
– Прокуратор, понимаешь, я прозрел. Ты ведь там посадил этого дурака открыто, потому что давно меня знаешь. Привык ты, что из-за этой проклятой катаракты я в сумерках почти ничего не вижу. Кстати, знаешь, что значит по-гречески это слово?
– Не задумывался.
– Это значит «водопад». Какой-то их древний врач решил, что там, в глазу у некоторых стареющих людей вроде меня, течет сверху вниз небольшой поток мутной воды. Из-за этого они все видят мутно.
Так вот, веришь ты или нет, но я прозрел. Совсем прозрел, и глазами и душой. Прошла у меня мутная катаракта, и на глазах, и в душе. Думаю, ты полностью понимаешь, что я этим хочу сказать. Тебе ведь о том, что происходило во время казни на горе, донесли во всех деталях?
– А ты как думаешь?
– Так и думаю. Значит, как солнце затмилось, рассказали?
– Да, было в тот день какое-то затмение. Первосвященники говорят, что у них иногда бывают такие пыльные тучи.
– А то, что земля сотрясалась, тоже знаешь?
– Знаю. Здесь, в претории, тоже потрясло немного. Ну и что из этого следует? И не такие трясения земли бывают.
– А из Города осведомители, наверное, тоже сообщили, что в храме иудейском в то же самое время произошло?
– Это ты про занавесь их драгоценную? Сообщили. Ну, подумаешь, разорвалась в храме занавесь, что отгораживала их Святая Святых. Мало ли кто ее порвал.