О Главном. IT-роман

Это была первая мировая бойня. Место называлось Лоранс. Тихая деревушка располагалась на границе между Бельгией и Францией. Именно здесь проходила сейчас линия фронта Первой мировой войны. И так случилось, что здесь должен был стоять насмерть 6-й батальон Шотландских королевских стрелков, который после гибели предыдущего командира возглавил назначенец из тыла, породистый полковник Черчилль.

К этому времени Черчилль уже успел многое, а именно сначала сделать прекрасную карьеру и потом рухнуть с огромной высоты. Все двадцать лет, прошедших после службы в далекой Индии, жизнь его походила на неустанное движение вверх, восхождение на гору власти. И ему практически удалось добраться до самой вершины.

Кто-то считал, что ему просто везло, а кто-то понимал, что этот карьерист благородного происхождения обладал потрясающим трудолюбием и умудрялся полностью использовать все предоставляемые судьбой возможности. Как бы то ни было, он стремительно и дерзко прошел после своего возвращения из Индии коридорами власти до поста первого лорда адмиралтейства, то есть министра Военно-морского флота Великобритании.

Но потом интуиция Черчилля вдруг дала невероятный сбой. В итоге он стал козлом отпущения за провал самой заметной военно-морской операции Великой Британии последних ста лет.

По правде говоря, основным виновником этого провала Уинстон был назван не напрасно. Движимый неутолимой жаждой победы, причем не простой, а большой Победы под его личным руководством, в марте 1915 года Черчилль отдал приказ захватить Константинополь. Конечно, взять с моря оплот германо-турецкого альянса на Средиземном море было рискованно, но и очень заманчиво. Это могла быть громкая, потрясающая победа союзников, возглавляемых в этой операции британскими военно-морскими силами.

Однако операция оказалась плохо продуманной и неумело организованной. Попытка захвата столицы Турции обернулась постыдным поражением. Главное, чего не предусмотрел Черчилль и его советники, была готовность турок умереть за свою родину. А к этому в переломный момент наступления и призвал своих воинов их командир, будущий лидер свободной Турции Ататюрк.

Бить германского агрессора и его союзников на чужой, захваченной ими земле солдаты коалиции смогли бы наверняка, там у них было моральное преимущество. Но такого преимущества в наступлении на Константинополь не было. Этот урок Черчилль запомнил на всю жизнь.

За девять месяцев бесплодных атак неприступного Византия потери союзников составили в общей сложности около четверти миллиона убитых и тяжело раненных.

В поисках основного виновника поражения общее командование союзников и кабинет министров Британии оказались едины. Молодой, рвущийся к посту премьера наследник громкого имени был для всех неудобен. Без особой шумихи была произведена как бы техническая перестановка кабинета министров Британии, в результате которой Уинстону досталась неприглядная должность министра без особых обязанностей и полномочий. Черчилль тоже не стал долго раздумывать и при первом приличном случае подал в отставку, которая была незамедлительно принята.

Понимая, что вернуться назад в большую политику он сможет теперь только с поля боя, Черчилль добился своей отправки в самое пекло, на передовую. Для этого ему еще хватило связей, стремительно теряемых с потерей влияния в правительстве.

Поступившие в его подчинение семьсот человек, в том числе тридцать офицеров, знали обо всем этом. Уинстон хорошо помнил, как поначалу ему было тяжело в батальоне. Офицеры не сразу приняли нового командира, обоснованно считая его карьеристом, неудавшимся политиком с элитным теоретическим военным образованием, но никак не профессиональным военным.

Однако сто дней, проведенных вместе, полностью изменили отношение офицерского состава к полковнику Черчиллю. Его методы управления были, несомненно, эффективны, а презрение к опасности, демонстрируемое полковником ежедневно, внушало уважение.

Авторитет Черчилля в батальоне стремительно нарастал пропорционально его мужеству. Особенно его поддерживали уважавшие его происхождение и врожденный аристократизм молодые выпускники престижных военных учебных заведений. С ними он был особенно дружен и каждую потерю среди них переживал искренне и тяжело. Тогда, в начале января 1916 года, он еще не представлял всего масштаба будущих потерь в его батальоне. Но теперь-то он знал достоверно, что половина тех, кем он командовал, останется здесь навсегда.

Сейчас судя по всему он собрал группу молодых офицеров в штабе батальона. Штаб располагался в том, что осталось после бомбардировок от женского монастыря. Две самые стойкие монахини упорно продолжали нести свою службу, не отвлекаясь на дела мирские. Их жизнь и жизнь штаба батальона протекали как бы в параллельном времени. Но в самой неприятной точке они пересекались. Когда погибал кто-нибудь из офицеров батальона, здесь, в штабе, проходило прощание и монахини читали над погибшим молитвы.

Черчилль стал вглядываться в лица офицеров, пытаясь понять, то ли он сам их вызвал на какой-нибудь инструктаж, то ли у них очередной печальный повод. И тут он с искренней радостью вдруг признал в молоденьких офицерах уже знакомый ему «интернационал», ищущий смысла жизни. «Слава тебе, Господи», – с облегчением подумал Черчилль. Успевший лечь на старое сердце тяжеленный камень растаял за те мгновения, пока он внимательно и с уже понятной для себя симпатией оглядывал эту «новую дюжину», как он для себя обозначил эту группу еще при своем разговоре с их Учителем.

Молодые люди тем временем с нескрываемым удивлением оглядывали друг друга, отряхиваясь от только что прошедшего мокрого снега. Ребята были в одинаковых фирменных длинных плащах и широких сапогах. Головные уборы также не отличались разнообразием. Половина молодых офицерских голов была защищена неудобными плоскими касками (мальчики не знают, но это же «tommies», вспомнил название касок Черчилль). Остальные были одеты в теплые лохматые шотландские шапки. Приветствуя собравшихся, Уинстон поднес руку к своей голове и улыбнулся. Подарок французского генерала – соседа по фронтовому участку, – пижонская по тогдашним меркам удобная круглая серо-голубая каска была на месте.

И мысли того времени, они тоже были здесь, на месте. Приглашая офицеров рассесться вокруг заваленного картами огромного стола бывшей трапезной монастыря, Черчилль перебирал в голове те самые мысли.

Он тогда заметно изменился, и вовсе не карьерная промашка заставила его измениться внутренне. Нет, Черчилль вовсе не считал, что его карьера сломана, он по-прежнему мечтал о руководстве всей Британией. Быть вторым после королевы – вот его судьба, он это чувствовал. Другое изменилось в нем.

Здесь, в крови и грязи этой войны, будущий лидер Великой Британии впервые в своей жизни серьезно задумался о том, куда же идет все Человечество. Не он лично и даже не его Великая Британия, а весь мир людей.

До этой войны он для себя решил: все на самом деле очень просто. Есть величие Британии, оно превыше всего. И есть его, Уинстона Черчилля, еще не сыгранная роль в дальнейшем становлении этого величия.