Красная готика

— Да нет, — успокаивающе махнул рукой Корнев Меня как раз на завтра телефонограммой на расширенный партхозактив вызвали. Так что ты — Прошкин, уж соберись. За старшего остаешься. И не поленись — сходи, проверь, как там ребята наши Змея этого в больнице стерегут. Что бы он поскорее живым и здоровым отсюда убрался! Да, ну и за ним самим присмотри — что бы он, как оклемается, телеграмм не слал, писем не писал и по телефонам не раззванивал… Я же по инстанциям доложил, что у него острая форма болезни Боткина! Все о его же благополучии беспокоюсь…

Часть третья

19

Прошкин высоко ценил интеллект Корнева и доверял выводам своего начальника. Поэтому он почти бежал домой, сгорая от нетерпеливого желания распотрошить кофемолку! Ведь в действительности, несколько предметов из дома фон Штерна так и не попали в Управление. Конечно, в турке ничегошеньки не было кроме деревянной ручки, в джутовом мешочке находились только кофейные зерна, а вот в кофемолке… В громоздкой, тяжелой кофемолке могло быть спрятано что угодно!

Конечно же, сабли были только предлогом — это, просто, два самых обыденных и безликих предмета из той богатой коллекции холодного оружия, которой располагал Баев. Наверняка, коварный Саша, перерыв дом фон Штерна вдоль и поперек, оглядев валявшиеся на складе глобусы, пришел к выводу, что некоторые вещицы из дедулиного наследия могли задержаться у профессионально любознательного Прошкина или энтузиаста — кладоискателя Субботского — вот и прибежал с к ним с визитом! Даже трезво оценивающему собственный мыслительный потенциал Прошкину, было понятно — ни затейливо плетенный медальон, ни карта клада Баева совершенно не интересовали — по той простой причине, что он прекрасно знал где зарыт этот самый клад — там, где живут змеи… И даже амнезия ему не страшна — для того, что бы разыскать сокровище Саше достаточно посмотреть на извивающуюся как горная тропка надпись на собственном предплечье…

Прошкин вертел и ощупывал кофемолку около получаса, наконец, измучавшись, принес отвертку, плоскогубцы, зубило и за 5 минут превратил сложную конструкцию в горку блестящих обломков. Зато в результате он стал обладателем приза — нескольких пожелтевших листочков высококачественной толстой бумаги с водяными знаками — один с заверенной нотариусом выпиской из метрической книги, а второй — с выпиской из реестровой книги посольства России, подтвержденной главой российской миссии в Тегеране. Второй документ подтверждал факт бракосочетания российской подданной, урожденной княжны Анастасии Александровны Гатчиной и генерал-адъютанта, светлейшего князя, эмира Бухары Сейид Абд ал-Ахад Бахадур-Хана, имевший место на территории посольства в апреле 1907 года. А первый документ свидетельствовал о рождении у четы 10 ноября 1911 года сына. Мальчика звали Мухаммад Мир-Абдаллах — Хан. Оба документа были выданы для предоставления в посольство Франции, с целью оформления выездной визы российской поданной, вдовы генерал — адъютанта С. А. Бахадур-Хана, Анастасии Александровны Бахадур — Хан с сыном Александром — Мухамадом, летом 1914 года. Да, действительно, мальчик был крещен в возрасте полутора лет, под именем Александра, в церкви Преображения Господня в семейном имении Гатчиных (об этом имелась отдельная выписка из церковной книги, тоже заверенная приватным нотариусом). Должно быть, какие-то чрезвычайные обстоятельства, связанные с империалистической войной воспрепятствовали семейству почтенной вдовы попасть во Францию.

Нет ничего страшнее обладания чужими секретами! Первым порывом Прошкина было без промедления сжечь бумаги, он даже вытащил зажигалку, но щелкнув, посмотрел на огонек, отказался от этой шальной мысли, и прикурив, в который раз тягостно вздохнул.

Стоило ему прикрыть глаза, как к документам в его руках тут же тянулись языки адского пламени. Смердя и источая слизь, указывали на него волосатыми замшелыми пальцами всякие мошиархи и ересиархи. Их безжалостные подручные в черных средневековых капюшонах втаскивали беззащитного Прошкина в бесконечно темные ледяные подвалы, сдирали с него живьем кожу, возили раскошенным железом по обнаженным нервам, магическим дуновением обращали в муку все его кости, завязав белым платком глаза, опускали его то в кипящую воду, то обливали раскаленным рафинированным маслом… и все для того только, что бы узнать, где же скрыты пресловутые документы? Жестокосердые мучители совершенно не верили ни в то, что Прошкин документов в глаза не видел, ни в то, что он их видел и сжег. Они продолжали терзать его тело острыми щипцами требуя оригиналов! Ни помощи, но совета ждать было неоткуда…

Конечно, масоны в романе Писемского были вовсе не такими кровожадными интриганами, а скорее наивно философствующими, безобидными и даже прогрессивными людьми — это до некоторой степени успокаивало. Хотя… Из общения с Феофаном, энциклопедий и рассказов Субботского, Прошкин уже твердо усвоил — масон масону рознь! Может быть, продавшиеся демонам иллюминаторы или рыдающие в холщовые полотенца хлыстовцы, а то и сами розенкрейцеры только и ждут, что бы набросится на сверх меры любопытного ответственного работника, размахивая белыми носовыми платками и жуткими орудиями средневекового мракобесия.

Прошкин встряхнул головой, и, прижав документы к груди, пошел напился холодной воды прямо из-под крана. Он взял листок бумаги, карандаш и попытаться проанализировать ситуацию, как это обычно делал сам Корнев. Получилось довольно скромно. Гражданин Баев Александр Дмитриевич, был законнорожденным сыном русской княжны и бухарского эмира. Урожденным дворянином. Православным христианином с дня крещения. Об этом имелись документальные свидетельства. И самое прискорбное — эти свидетельства лежали у Прошкина прямо на коленях! Из этих фактов следовало несколько выводов. Саша мог занимать любые посты — от пажа до магистра — в иерархии некоего мифического Ордена, о котором толковал Прошкину Феофан. Если такой Орден существовал в действительности.

С другой стороны — если абстрагироваться от мистики и вернуться в суровое «здесь и сейчас» — картина оказалась еще более удручающей… Товарищ Баев — простой советский майор МГБ — являлся легитимным наследником своего сводного брата — Сейид Мир — Алим-хана, — последнего правившего эмира Бухары, ныне проживающего в Афганистане. То есть мог претендовать как на политическое, так и имущественное наследие старинной и все еще влиятельной в исламском мире династии совершенно законно!

Как практик Прошкин знал — граждане не рождаются английскими шпионами, вредителями или секретными сотрудниками. Таковыми их делают обстоятельства. А обстоятельства, в свою очередь штука непростая. Не установленные лица могли разыскивать эти документы, что бы затем шантажировать и использовать в своих целях Сашу — вхожего в весьма высокие кабинеты — его далеко не пролетарским происхождением. А другие лица — из тех самых высоких кабинетов могли, со своей стороны, искать те же самые документы, что бы в пылу политической борьбы изготовить из честолюбивого специального курьера нового Чай-Канши — только для арабского мира… Конечно, названый дедушка Александра Дмитриевича поступал весьма мудро не давая эти опасным бумагам дальнейшего ходу.

Прошкин потер виски, голова от непривычно интенсивных размышлений тупо болела, аккуратно трижды перегнул исписанные вензелями странички и засунул их в корешок романа «Масоны». Пусть уж Александр Дмитриевич сам решает — сжечь ему этот памятник царской бюрократии и продолжать служить в скромном звании майора, или прочитать в слух по радио Коминтерна на всех известных ему языках, воодушевив остальных еще живущих престолонаследников и особенно своего братца Мир — Алима!

В дверь торопливо постучали. Прошкин нервно вздрогнул, сунул книгу в кухонный шкаф, на цыпочках подошел к окну, взгромоздился на табуретку и выглянул в форточку. У двери стоял Вяткин с каким-то пакунком в руках. Прошкин открыл окно и спросил с тайной надеждой:

— Что там — война началась? Нет??? Так чего ты гремишь! Время же позднее! Соседи уже спят давно!

— Николай Павлович — вы же сами сказали — если что-то будет для товарища Баева — письма, телеграммы, звонки телефонные, посылки — все сразу же вам докладывать или нести! Вот я и принес. Это из библиотеки. Он заказывал, еще до того как заболел… — Вяткин протянул пакет прямо через окно.

— Открывали? — строго спросил Прошкин, разглядывая пакет с разных сторон и взвешивая на руке.

Вяткин виновато рыл носком сапога гравий на дорожке:

— Мы же не остолопы какие-то — Николай Павлович! Сперва миноискателем проверили, потом собаке понюхать дали. Потом токо открыли…

— Ну и что там?