Звезда Стриндберга

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но вы же знаете про ранение Френкеля…

– Отец, – строго сказала Эва.

– Кнута Френкеля убил я. – Литтон отвернулся. – Я выстрелил ему в спину, когда они пытались убежать.

– В спину… – Дон сомневался. – В записях Стриндберга сказано, что Френкель был ранен в живот.

– Пуля прошла насквозь. Входное отверстие на спине, выходное – на животе. – Литтон нагнулся и оставил си-гариллу умирать своей смертью в пепельнице. – Но Нильс Стриндберг оказался крепким орешком. Ему удалось дотащить Френкеля до этой самой расщелины. Как им удалось соскользнуть туда и не разбиться, я до сих пор не могу понять. Но мы сами их видели сверху, хоть и было темно… они еще шевелились. На тридцатиметровой глубине. Улаф плакал и кричал, что мы должны им помочь. Но Френкеля было уже не спасти, а Стриндберг выдал бы нас. Как только мы добрались бы до Свальбарда, нас просто-напросто повесили бы… так что мы оставили все как есть.

– То есть вы оставили их медленно замерзать…

Дон посмотрел на Эву. Лицо ее окаменело. Она, не отрываясь, смотрела на сложенные на коленях руки.

– И что вы стали делать потом, когда разделались со шведами?

– Потом… – пробормотал Литтон, – потом мы спустились в туннель. А там, внизу… – Старик закрыл глаза. – Там, внизу, мы увидели мир, который не умели и не могли понять. Мы же были простые норвежские китобои, сеньор Тительман. А то, что мы увидели, было… непостижимо. Единственное, что нам удалось сообразить, – крест и звезда Стриндберга служат ключом в этот Подземный мир. А чтобы понять, какова цена этого ключа, мы через посредника связались с немецкими банкирами, которые финансировали экспедицию.

Дон сразу вспомнил Вевельсбург. Эберляйн рассказывал про условия, поставленные Фонду норвежцами, – те хотели остаться единственными владельцами креста и звезды, и за каждую экспедицию в Подземный мир им должны были платить.

– Не только платить, – хмыкнул Литтон. – Теперь мне понятно… Значит, немцы хотели представить вам дело так, что мы были просто ключниками? Поначалу, может быть, так оно и было, но потом мы стали сотрудничать на равных. А наши ученые были едва ли не успешнее, чем их. Должен сказать, что это малопонятное занятие – превращать смутные видения в химические формулы и военную технику. Может быть, на это способны только гении. Достаточно вспомнить про открытия Фрица Хабера…

Дон вспомнил диораму газовой атаки в военном музее в Ипре, и его затошнило… Камилл Мальро. Убит врагом. Звезда в его мертвом рту… Улаф…

– Если вы достигли таких успехов, – проворчал он, – почему ваш собственный сын спрятал звезду в могиле, а крест унес в шахту?

– Брат так и не простил отцу убийство шведов, – внезапно сказала Эва.

– Улаф никогда и ничего никому не прощал, – прошипел старик, но тут же снова взял элегическую ноту. – Он прежде всего не простил самому себя нечаянное убийство инженера Андре. Мы долго надеялись, что он одумается и станет нам помогать, но мальчик и слышать не хотел о подземном туннеле. Он считал, что это что-то вроде вестибюля в преисподнюю. Как только мы вернулись на Свальбард, он порвал все контракты и уехал.

– Нифльхеймр, – прошептал Дон.

Литтон осклабился.

– Но мы не выпускали его из виду. Он все же, как-никак, был моим сыном. Он жил своей жизнью, но под негласным присмотром. Мы боялись, что он разболтает все тайны – наши и Фонда. Он получил хорошее образование и стал преподавателем древнескандинавских языков в Сорбонне. В Париже. Казалось, он совершенно потерял интерес к нашим делам, и мы ослабили наблюдение. Поэтому мы ничего не знали ни о каком Камилле Мальро, не знали и о том, какой нервный срыв был у мальчика, когда он понял, откуда взялся этот газ, которым накрыло окопы в Ипре…

Старик высунул черно-серый язык и долго облизывал губы.

– Война уже шла к концу… В январе 1917 года он внезапно появился на нашей базе на Шпицбергене…