Смысл ночи

— Мой отец был капитаном гусарского полка и умер еще до моего рождения. Моя мать зарабатывала на жизнь сочинением романов.

— Писательница! Подумать только! Но я не припоминаю писательницы по имени Глэпторн.

— Она печаталась под псевдонимом.

— Понятно. А где вы росли?

— На сомерсетском побережье. Моя мать была родом из западной Англии.

— Сомерсет? Сама я там не бывала, но лорд Тансор говорил, что это поистине чудесный край, — там жила семья его первой жены, знаете ли. У вас есть братья или сестры?

— Старшая сестра умерла еще в младенчестве. Я ее не знал. Учился я сначала дома, под наставничеством матери, потом в деревенской школе. После смерти матери я учился в Гейдельбергском университете, а позже много путешествовал по Европе. Я перебрался в Лондон в сорок восьмом году и устроился на нынешнее место в фирму Тредголдов. Я собираю книги, занимаюсь фотографией и в целом веду довольно скучную жизнь. Вот вам, пожалуйста. Эдвард Глэпторн en tout et pour tout.[260]

— И все же я обвиняю вас в ложной скромности, — сказала мисс Картерет, когда я закончил со своим résumé,— ибо из вашего рассказа со всей очевидностью следует, что вы обладаете незаурядными способностями, хотя и не желаете признаться в этом. К примеру, фотография. Это искусство требует от человека как научных познаний, так и художественного вкуса, но вы упомянули о нем почти вскользь, словно секретами фотографического мастерства может овладеть любой Том, Дик или Гарри. Я очень интересуюсь фотографией. У лорда Тансора есть альбом с превосходными видами Эвенвуда, который я не раз с восхищением просматривала. Тот же самый фотограф выполнил портрет лорда Тансора, что стоит на письменном столе его светлости. А знаете, мне тоже хотелось бы иметь свой фотопортрет. Вы сделаете мой фотогенический портрет, мистер Глэпторн?

Я пристально вгляделся в глаза мисс Картерет, в эти бездонные темные озера, но не увидел в них ничего, что свидетельствовало бы о некоем скрытом подтексте вопроса. Я увидел лишь искренность и честность, и сердце мое забилось от радости, что она смотрит на меня без прежней отчужденности, еще совсем недавно казавшейся непреодолимой. Я сказал, что почту за счастье и великую честь изготовить ее портрет, а потом не утерпел и признался (возможно, зря), что фотографические виды Эвенвуда, вызвавшие у нее восхищение, и портрет лорда Тансора выполнил я, по побуждению мистера Тредголда.

— Ну конечно! — воскликнула она. — На портрете стоят инициалы «Э. Г.» — Эдвард Глэпторн! Удивительно, что вы приезжали фотографировать в Эвенвуд, а я ничего не знала! Подумать только — мы могли встретиться тогда или пройти друг мимо друга в парке, ведать не ведая, что нам суждено познакомиться однажды.

— Значит, вы полагаете, наша встреча предрешена судьбой?

— Разве вы считаете иначе?

— Как вам известно, я убежденный фаталист, — ответил я. — Видимо, по природе своей я язычник. Я пробовал истребить в себе фатализм, но без успеха.

— Похоже, мы с вами бессильны, — тихо проронила она, поворачивая лицо к огню.

В комнате воцарилась тишина — почти физически ощутимая тишина, которую лишь усугубляли тихое тиканье часов, потрескиванье поленьев в камине и вой ветра, швырявшего в окна пригоршни палых листьев.

Я задышал чаще, исполняясь желанием обнять мисс Картерет, прижать к груди, зарыться лицом в ее волосы. Оттолкнет ли она меня? Или поддастся влиянию минуты? В следующий миг она низко опустила голову, и я понял, что она плачет.

— Прости меня, — проговорила она почти шепотом.

Я уже собирался сказать, что ей нет надобности извиняться за проявление чувств, но потом понял, что она обращается не ко мне, а к другому человеку, которого здесь нет, но который занимает ее мысли.

— Ты не должен был умирать! — простонала мисс Картерет, отчаянно мотая головой.

Только тогда я сообразил: видимо, внезапная мысль о страшной смерти отца вызвала у нее новый приступ горя, как часто бывает, когда боль утраты еще свежа.