— Моя собака погибла в тот день, когда ты уехал в первый раз. Она перебегала дорогу на Серизоль, и ее задавила машина. На этой дороге никогда не было движения.
Голос Терезы становился выше, словно григорианский хорал, восходящий к сводам собора. И ей удалось представить все таким образом, будто я — главный виновник. С ее точки зрения, собака умерла, потому что я уехал.
Искра ненависти внезапно зажглась во мне (искра ненависти всегда полезна, когда собираешься кого-то бросить) Я раздул эту искру.
— Почему ты не говоришь, что в этом виноват я?
— Эти два события связаны.
— И кто умрет завтра, когда я уеду?
— Я, — сказала она тихо.
Слезы покатились по ее щекам. Совершенно неожиданно — я не заметил, как они появились. Остановив велосипед посреди дороги, я обнял Терезу, чувствуя, как ее хрупкая фигурка погружается в мое тело. «О черт! — думал я. — Если бы всего этого не было! Моя любимая, моя милая маленькая Тереза».
Яростно сигналя, подъехала машина. Картина, конечно, была глупейшая. Я подхватил одной рукой велосипед, а другой обмякшее, содрогающееся от рыданий тело девушки и потащил обоих к краю дороги. Проезжая мимо, водитель дал пару коротких отрывистых гудков, как бы говоря:
— «Что, любовная ссора?» Нет, мы не ссоримся, мысленно ответил я ему, мы просто умираем.
— О Серж, я так долго ждала тебя. Я любила тебя даже прежде, чем ты появился. А теперь что мне делать? Я не смогу без тебя видеть, дышать. Я не смогу без тебя засыпать и просыпаться. Я ничего не смогу делать. Извини, — добавила она, всхлипывая, — все прошло. Извини. Я больше не буду, обещаю.
— Ты действительно хочешь на станцию? Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Остальное было весьма печально. Я вновь водрузил свою амазонку на раму. Ее спина, прижавшаяся к моей груди, казалась мне тяжелейшим грузом, а мои ноги, нажимавшие на педали, — не более чем дрожащим отражением в реке. Когда мы добрались до станции, пришлось ждать у билетной кассы. Других пассажиров не было, но не было и кассира. Потом он наконец появился. Щелчок компостера — как печать судьбы. Платформа. Часы. Аушвитц. Снова ожидание. Мы приехали на 20 минут раньше, и нам нечего было сказать друг другу.
Но Тереза все равно говорила. Она скоро оправилась. Не в ее характере было страдать. Слова медленно текли, сливаясь в неоконченные фразы. Тереза говорила об облаке, которое проплывало над станцией, она интересовалась, откуда оно прилетело и куда улетит. «Оно умрет раньше, чем достигнет гор», — сказала она, судьба облаков занимала меня не больше, чем перемещение пауков по стене, слонов по шахматной доске или вурдалаков по болоту.
И вдруг, когда поезд уже приближался к станции, Тереза взглянула на меня с торжественным видом.
— Ты жалеешь, — спросила она, и ее нижняя губа дрогнула, — жалеешь, что встретил меня?
— Нет, — ответил я, — но меня удивляет одна вещь. Почему вдруг оказывается, что два человека любят друг друга?
— Они не любят, — сказала она. — С чего ты взял, что они любят?
— Перестань, Тереза!
Из-за шума поезда нам пришлось повышать голоса. Поднявшись со своим чемоданом в вагон, я осознал, что забыл ее поцеловать.
— Счастливо! — крикнул я.