— Ну, вот теперь мы с тобой поговорим, папаша. Вот теперь-то мы поговорим…
Глава 24. Болото
Над папоротником, над грудами валежника вскинулась голова — размером с колесо КАМАЗа. Маленькие карие глазки злобно уставились на идущих по лесу людей. Еще было время убежать, но медведица не была уверена, что медвежата побегут достаточно быстро.
Медведице очень не нравились люди, раздражали их голоса, а понять, почему ее все так раздражает, она не умела. Медвежата сопели рядом, темный инстинкт заставлял зверя ненавидеть все, что могло бы им угрожать. А эти люди вроде бы и правда угрожали — шли за ней по следам, не отставая, и с явным намерением убить.
Медведица фыркнула на медвежат, чтобы они сидели тихо, и стала подкрадываться к охотникам. Наверное, они могли бы заподозрить что-то, но было их много и каждый полагался на других; так сказать, на силу коллективного ума. К тому же они очень торопились, и медведица получила возможность подойти к ним сравнительно близко. И все же громадный зверь хорошо был виден над папоротниками; медведица ведь не охотилась, не пряталась от будущей добычи. Раздражение и злость гнали ее, и в глубине души она знала: никто в лесу не встанет на ее пути — именно потому, что она раздражена, обозлена, и если дело дойдет до драки, не отступит никогда и ни за что. Так гласил инстинкт, и он был совершенно прав, этот инстинкт, хранивший медведиц десятки миллионов лет, все время бытия всего медвежьего рода. Но только вот беда — он совершенно не принимал во внимание, этот древний инстинкт, людей с двустволками и карабинами.
Медведица утробно рявкнула, двинулась вниз по склону, все ускоряя движение. Словно колоссальный шерстяной мяч запрыгал все ближе к людям.
— Вот она!
Первый из стрелявших промахнулся, только береза от удара задрожала, роняя ранние желтые листья. Там, где пуля вышла из древесины, ствол дерева раскрылся, как цветок; звук от удара пули был такой, словно откупорил шампанское. Еще выстрел и еще. Зверя отбросило в сторону, и в тот же момент кинуло вперед: это пуля из карабина пронизала зверя, толкая его в момент удара, бросая вперед на выходе.
Медведица тонко завизжала, вскинулась на дыбы, и тут же в удобно подставленную грудь ударила пуля, почти сразу же — вторая. Наверное, прав был Маралов — двустволка надежней карабина. Опрокинутый на спину зверь даже не сразу издал какой-то звук; сразу он так и повалился, приминая высокую траву. Следующие несколько минут прошли в тихом ужасе; зверь катался в папоротниках, ревел, дико бился, все пытаясь встать.
Опытные люди, охотники и не пытались подходить. Они видели, куда попали пули, они знали — скоро кончатся эти движения, судорожные броски, надсадный беспомощный рев. Охотники стояли, перезаряжали, курили и без труда дождались своего: в лесу опять сделалось тихо. Люди подошли к туше — умело подошли цепью; не сговариваясь, все время держали тушу под прицелом.
Жужжали насекомые, журчала кровь и вытекала равномерно, без толчков — значит, сердце остановилось. И уши не прижаты, как у затаившегося зверя, решившего притвориться мертвым, подманить к себе охотников. Все в порядке, зверь мертв, и если Акимыч все-таки послал ему пулю под лопатку — то уже только из перестраховки.
Труп подбросило, как и должно подбрасывать мертвого зверя (затаившийся «глотает» пули не шелохнувшись). И едва отгромыхало последнее лесное эхо меж холмов, как уже подходили к медведице Константин Донов с Володькой Носовым, переворачивали, доставая ножи.
— Смотри-ка… Не одна кровь тут журчит…
Но и Володька шутил как-то невесело, скорее скрывал за шуткой неприятное чувство. Как ни хорохорься, ни скрывай за бравадой то, что испытывает любой нормальный человек, а тяжело видеть молоко, льющееся на взрытую когтями землю. А теплое молоко лилось из сосков, смешивалось с тоже теплой, еще не запекшейся кровью.
— Где-то ее короеды…
И это было сказано скорее праздно, потому что все отлично знали: скоро подадут голос звереныши, никуда не денутся. Все стояли, курили, только Андрюха, большой любитель комфорта, прилег на траву, отыскав не запачканное место.
Не прошло и пяти минут, как подал голос один из малышей. На дереве ему было плохо, а слезть он не решался без маминого разрешения. Мама все не приходила, не позволяла слезть с дерева, и звереныш начал ее звать.
Не сговариваясь, трое направились на звук. Акимыч остался у туши — он все-таки был уже старенький. Ну, и Константин с Володькой, снимавшие шкуру с медведицы.
— Помогли бы лучше кто-нибудь…
— Сейчас дело сделаем, поможем.
ebooksa