Тройное Дно

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ты чего там пишешь?

— Я, Коль, о жизни размышляю. Может, селедочки?

— Нет. Лучше пошли за рислингом. Я сдохну сейчас.

— Ты, Коль, не можешь сдохнуть. Меня комнаты за твой труп лишат.

Вышли через окно. Иван часто так ходил. На эту сторону дома выходило только одно окно, и оттого соседи не могли наблюдать круговращение странствующих гостей Ивана.

— Все. Опоздали! — Иван дернулся туда, сюда, сплюнул. — Конец нам, Колюн. Ушла уже.

Колюн только застонал в ответ.

— А! Чу! Вон мелькнуло. Счас!

Иван сбегал и вернулся.

— Здесь. Шмон был. Прячется. Ты это… Сам сходи. Чего тебе больше хочется? Выбери. Там разное есть.

* * *

Колюн вернулся с шампанским.

— Ты что? Офонарел? Гусаришь? Я тебе что сказал? Деньги беречь. Это ты так бережешь?

— Я сейчас не могу беречь. Давай…

— Осторожно, осторожно открывай. Дай, я. — И Иван открыл бутылку с тихим шлепком. Выпили всю в два приема. Колюн охмелел сразу и безвозвратно.

— Ну, пошли. На Невский, — сказал Колюн и пошел.

— Стой, на Невский с вином не пускают. И вообще мне на работу скоро. А ты тут с пьянством своим. Там «Прибрежное» было. Представляешь, сколько могли взять?

— Чего ты, Вань? Я шампанское только на Новый год пью. Рюмочку. Больше не достается. Так что, завтра с утра на Невский?

— Ну, естественно.

Ночью выпал снег, и, как оказалось, такого обильного не было уже двести лет. Он совершенно укрыл город многих революций и перевоплощений. Он укрыл дома, площади, набережные, дворцы и трущобы. Легкий туман принудил водителей зажечь желтые фары, а дворников разразиться уму непостижимыми словами.

Иван, еще с ночи чувствовавший неладное, выглянул в окно и ужаснулся. Потом стал собираться. Он собирался и приговаривал: «Жена аптекаря, вся в папильотках, свежа как роза, полуодета, с утра распевает звонким фальцетом любимый романс „Мне грустно что-то“».