Обещания тьмы

22
18
20
22
24
26
28
30

Если он хочет спасти свой брак, пришло время бороться.

3

Перл-стрит, южная граница Манхэттена

По обе стороны узкой извилистой улицы тянулись белые и черные фасады, готика соседствовала с модерном. Люди спешили, сталкиваясь и обгоняя друг друга на тесных тротуарах; солнечный свет с трудом пробивался сквозь лабиринты улиц. Было раннее утро.

Брэди вошел в здание из красного кирпича, поднялся на третий этаж. Посреди комнаты стоял огромный желтый диван, на стене висела картина Роя Лихтенштейна[2]. Оригинал. У окна, прижавшись носом к стеклу и засунув руки в карманы брюк, стоял мужчина и смотрел на улицу. Он был очень толстым, в бороде виднелась седина, из-под берета торчали неопрятные пряди волос. Дышал он с трудом.

– Привет, Пьер, – сказал Брэди.

– Bonjour, – ответил тот по-французски.

– Выглядываешь красивых мальчиков?

По одутловатому лицу Пьера никогда нельзя было сказать, в каком он настроении, пока это не выдавал его голос.

– Я наблюдаю, как в организме развивается рак, – мрачно ответил он.

Пьер был неизлечимо болен. Все, кто был с ним знаком, понимали, что каждая встреча может стать последней и в следующий раз они увидят его на больничной койке, опутанного трубками и капельницами.

– Знаешь, что такое рак? Это люди, копошащиеся там, внизу, – продолжал Пьер. – Не все, но многие из них. С тех самых пор, как на земле появились люди, они размножаются, как раковые клетки.

– Ты так ненавидишь человечество?

– Просто констатирую факт. Мы уничтожаем ресурсы, выкачиваем все, что только можно, мечтаем о колонизации других планет. К счастью, в нас заложен механизм саморазрушения. Мы пытаемся заткнуть брешь, через которую хлещет насилие, но ничего не выходит. То там, то здесь вспыхивают войны. Насилие помогло нам подняться на вершину, стать теми, кто мы есть, это главная движущая сила эволюции. Люди думают, что контролируют насилие, что могут обуздать его. Вздор! Ненависть, агрессия – это опухоль, которую мы носим в себе. Жестокий парадокс: без насилия мы бы уже давно исчезли, но оно разъедает нас изнутри, ему требуется все больше места. Ему необходимо бурлить, кипеть, распространяться. Оно передается из поколения в поколение. Остается только надеяться, что мы поубиваем друг друга раньше, чем эта зараза вырвется за пределы Земли и эпидемия охватит весь космос.

Брэди молчал. Пьер был его самым близким другом. Встречи за ужином, смех, слова, которые вспоминались на следующий день… Они были знакомы почти десять лет. Брэди нравилась откровенность Пьера, они многим делились друг с другом. Брэди рассказывал ему то, в чем больше никому не мог признаться. О том, что ему не нравилось в семейной жизни, об однообразном сексе, о нереализованных фантазиях. Пьер давно наблюдал крушение его отношений с Аннабель. Он был геем, и Брэди было с ним легко: никакого осуждения плюс нестандартная точка зрения.

Брэди положил Пьеру руку на плечо.

– Как твое здоровье? Есть новости? – спросил он.

– Да. Знаешь, эта гадость научила меня одной вещи: у тебя будет именно такой рак, которого ты заслуживаешь. Я метил свою территорию и трахал все, что движется, – и умру от рака простаты. У моего отца были большие амбиции, но он их так и не реализовал. Ему не хватило духу, и он умер от рака легких. Забавно, правда? У моей соседки в прошлом году обнаружили рак горла. Логично, ведь она была жуткой скандалисткой. Хорошо бы Фред Фелпс-старший[3] сдох от рака прямой кишки.

Брэди знал, больше Пьер не скажет ни слова. Пьер ничего не скрывал о своих похождениях и постоянно меняющихся любовниках, но чувства запирал на двойной засов.

– Скажи, – спросил он, поправляя берет, – ты счастлив?