— Это все? — Лунд была готова уйти.
Он положил ладонь ей на локоть, очень мягко.
— Я хотел извиниться. За то, что подозревал вас в утечке информации. Похоже, дело в нас; в штабе происходят странные вещи. — На мгновение в глазах Хартманна вспыхнул гнев. — Для меня все это стало полной неожиданностью. — Он взглянул на нее. — Вы не голодны?
Мимо пронесли блюдо с едой. Фрикадельки и паста. Выглядели они гораздо аппетитнее, чем тот хот-дог, который не купил ей Майер.
— Я буду то же самое, — показала Лунд на приглянувшуюся ей тарелку. — Одну минуту, пожалуйста.
Она вышла в вестибюль, позвонила матери и услышала самое многословное, самое дружелюбное приветствие за многие месяцы. Потом узнала, что было тому причиной: из Швеции приехал Бенгт. В Копенгагене он собирался остаться всего на одну ночь.
— Вам надо поздороваться, — проворковала она и передала трубку Бенгту.
«Сейчас мне это совсем ни к чему», — думала Лунд, слушая его рассказ об успехах Марка в занятиях шведским, о настоящей форме хоккейного клуба Сигтуны, которую раздобыл Бенгт в подарок Марку, об идеальной древесине для идеальной сауны.
Она кивала, но в голове у нее была лишь маленькая грязная каморка в подвале гимназии, матрас, запятнанный кровью, стол с едой и наркотиками, выброшенные за ненужностью шляпа ведьмы и голубой парик.
— Когда ты придешь домой? — спросил Бенгт. И вернул ее своим вопросом в нескладное настоящее.
— Скоро, — пообещала она. — Скоро.
Пауза.
— Когда?
Он никогда не давил на нее. Никогда не казался недовольным, или обиженным, или холодным. Его приятный миролюбивый характер был основой ее любви к нему. А может, просто ей так было удобнее.
— Как только закончу. Мне жаль, что приходится задержаться. Правда. Давай поговорим, когда я приду. Мне пора.
Вернувшись за стол, она принялась за еду. Они снова обсудили завтрашнее заявление Хартманна, поговорили о сотрудничестве. Вблизи Хартманн был ей интересен. В нем чувствовалась хрупкая наивность, невидимая на глянцевых портретах. Он был вдовцом. Она успела просмотреть газетные подшивки в управлении тогда же, когда проверяла прошлое Яна Майера. Жена Хартманна умерла два года назад от рака. Утрата стала для него тяжелым ударом. В какой-то момент из-за этого чуть не прервалась его политическая карьера, а другой работы у него никогда не было.
Она вдруг осознала, что он не сводит с нее глаз и необыкновенно молчалив для политика.
— В чем дело?
— У вас… — Его рука приподнялась в направлении ее лица. — У вас что-то на губе.
Лунд схватила салфетку, вытерла рот. И продолжила есть с не меньшей жадностью, чем прежде.