Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.
— Попробуй кусочек, Мортен.
— Извини. Не могу.
— Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!
Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.
— Что нам известно о том репортере? — спросил он.
— Ты говоришь об Эрике Салине?
— Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?
— Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.
— Но машина? Откуда он узнал, что она наша?
Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.
— Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? — спросил он.
— А ты нет?
— Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.
Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.
— Я на сто процентов уверен в нашей команде, — заявил Вебер с помпой. — В каждом из сотрудников. А ты?
Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:
— Нам пора ехать.
Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.
— Где она?